96 
Толстяк отвернул в сторону, выхватил из костра толстую валежину, попытался попасть пылающим концом Алексею в лицо. Молодой человек пригнулся, посылая топор навстречу – тяжелое лезвие вошло Сергею Салоховичу глубоко в лоб. Последний удар пришелся в спину дамы, поднявшейся было из кровавой кучи, и на этом битва завершилась.
– Какой ужас, – потерянно покачала головой антикварщица. – Леша, да ведь ты весь в крови. Давай, быстро, в озеро забирайся, пока не засохла!
Вымотавшийся донельзя Дикулин спустился к берегу и буквально рухнул в воду. Прохлада освежила, он уселся, поджав ноги, по горло в воде.
– Ничего себе! Что это было? Чего они на меня накинулись?
– Скажи лучше, чего мы с ними будем делать? Тебя ведь посадят, Леша. Никто не поверит, что это пенсионерки кинулись на тебя, а не ты их в лес заманил. – Лена покачала головой. – Нужно как-то все спрятать, пока свидетели не появились.
– Ничего, – отмахнулся Алексей. – Позову болотников, они уберут. Кого сожрут, кого в тину на будущее утащат. Но вот какого лешего эти пенсионеры на меня набросились? Да еще в такой момент… Слушай, милая, а может, это из твоего договора?
– Нет, к нему они никакого отношения не имеют, – уверенно мотнула головой Лена. – Но на милую я согласна.
– Я хотел сказать, моя Аленушка, что очень тебя люблю, – закончил наконец-то свое объяснение Алексей. – Правда, эти гады испортили и пикник, и настроение.
– Я хочу сказать, – подошла к кромке воды девушка, – что тоже тебя люблю. Хотя это должно было прозвучать совсем иначе.
– В следующий раз буду тебя слушаться. – Алексей макнулся с головой и выпрямился во весь рост. – Лучше бы мы пошли в музей. Спрячься, пожалуйста, за холм. Сейчас я стану звать болотников, а они совершенно не выносят человеческих глаз.
Глава шестая
Берлин, рейхсканцелярия.
29 июня 1940 года. 16:20
Сухощавый, как гончий пес, со впалыми щеками и бледными губами, фюрер отрешенно смотрел в сторону приоткрытого окна, перед которым легкий сквознячок колыхал темно-коричневую занавеску.
– Штаб вермахта предлагает включить трофейные французские танки в состав наших войск. Они практически не выработали моторесурса, к ним имеется значительное количество боеприпасов. Эрих фон Левински предполагает использовать их во вспомогательных частях, а также в боях со слабо вооруженным противником…
Гитлер чуть заметно кивнул, и Мартин Борман, быстро сделав отметку, перелистнул страницу.
– Концерн «Мессершмитт» жалуется на нехватку испытательных полигонов для отработки новой техники. Они просят передать им французские аэродромы на северном побережье. В качестве вариантов можно предложить им базы в Бельгии или потеснить флотских в Пенемюнде.
Фюрер приподнял два пальца, и его личный секретарь понимающе кивнул:
– Бельгия. – Листок переместился влево. – Английские корабли стали появляться на путях наших сухогрузов из Норвегии. Металлурги уже несколько раз подавали тревожные записки и даже внесли крупную сумму в ваш личный фонд. Я полагаю, вам надлежит передать в штаб флота указание разработать меры по защите наших внутренних коммуникаций. Никель для нашей промышленности важнее мифической борьбы за Северную Атлантику. С блокадой Англии прекрасно справятся и подводные лодки.
Адольф Гитлер кивнул, и рейхслейтер, сделав отметку, облегченно выпрямился. Закрыл одну папку, убрал в тонкий кожаный портфель, достал другую. Затем вынул из кармана платочек и торопливо промакнул лоб. Несмотря на прохладу, царящую в кабинете рейхсканцлера, он потел. Впрочем, Мартин Борман, в чей китель можно было запихнуть четырех Гитлеров, и ростом почти на голову возвышавшийся над своим шефом, в присутствии своего фюрера потел всегда. От главы победоносной Германии исходило что-то вроде жара, заставляющего потеть мужчин, а женщин – плакать и кидаться под колеса авто, накладывать на себя руки из-за истеричной любви, присылать письма с просьбами позволить родить ребенка от обожаемого фюрера.
Однако Гитлер оставался непреклонен. Сводя с ума всю страну, он никогда не вступал ни с кем в интимные связи, никогда не ел публично, никому и никогда не позволял увидеть себя обнаженным – просто удалялся вечером в небольшую комнатку с узкой солдатской кроватью, а утром выходил оттуда одетым.[55] И рейслейтер – самый близкий и преданный фюреру человек – за шесть лет достаточно близких отношений так и не смог разгадать истинную натуру повелителя Третьего Рейха. Чего тот хотел? К чему стремился? О чем думал, когда вот так, слабо замечая происходящее вокруг, невидящим взором уставлялся в потолок.
96 
