87 
Воздух взорвался от многоголосого визга, люди заметались — но холопы, вылетая из рощи, тут же сворачивали вправо и влево, отрезая пути к отступлению, и застигнутые врасплох черемисы стали сбиваться к середине поляны. Женщины в остроконечных шапках хватали и испуганно прижимали к себе детей, девки одергивали подолы рубах поверх шаровар, мальчишки шарили по земле руками, их отцы и старшие братья схватились кто за весла, кто за рукояти ножей — но ни один клинок пока не сверкнул.
— Ну слава Богу, — с преувеличенной размашистостью перекрестился Зверев. — Здесь дыма, похоже, не заметили.
Несколько местных тоже торопливо осенили себя знамением. Свои, дескать. Братья во Христе.
Князь проехал немного дальше, спешился у деревьев, ограждающих поляну с северной стороны. За ними, раскинувшись на добрых двести саженей, катила свои волны великая матушка-Волга.
— Добрались, Иван Григорьевич. А ты говорил, сорок верст! Совсем недалече…
— И на что она тебе нужна, княже? По ней на лошадях не поскачешь.
— Мит… Ми… Милостивый боярин! — Один из местных мужиков, вытащив поверх рубахи нательный крест, наконец решился подать голос. Бородатый, лохматый, в простых, сшитых по заднику, сапогах и полотняных шароварах, он был неотличим от обычного рязанского смерда. Ну разве что чешуей рязанцы так лихо не замарываются. — Милостивый боярин, рыбы копченой не купишь? Пеструхи красной ныне утром полный возок заготовили…
— Что еще за «пеструха»? — окинул взглядом поляну Андрей. Никаких повозок на ней не было.
— Дык, в яме еще, — облизнулся мужик. — Не вынимали. — Он обернулся, махнул своим товарищам: — Подсобите!
Он подбежал к рогоже, что, казалось, просто валялась на земле, откинул. Двое парней, поспешивших от землянок, подняли за концы три лежащие на краях черной, дымящейся ямы жердины. На палках густыми гроздями висели хвостами вниз отборные рыбешки — каждая в два локтя длиной. Штук пятьдесят. Похоже, это была обыкновенная форель.
— Два алтына за все, — полез в кошелек князь.
— Благодарствую, милостивец! — обрадовался туземец. — Покорно благодарю!
По поляне прокатился вздох облегчения. Мужчины перестали сжимать рукояти ножей, бросили весла, женщины наконец-то отпустили детей, позволив им разбежаться в стороны.
— Привал! — скомандовал Андрей. — Поешьте горячего, ребята. Отвыкли от свежего в походе. Разбирайте все.
— Примите коней у дорогих гостей! — замахал руками мужик. — Ерш, Копыто, Юра, Виговей, не стойте. Примите, напоите, отведите на траву! Боярин, а с собой взять не хочешь? Судаки у нас есть, белорыбица, язи копченые. Соленые тоже есть. Вяленой рыбы продадим, коли в дальнюю дорогу собрались.
— Пожалуй, что и возьму, — пожал плечами Зверев. — Сумки чересседельные опустели изрядно, а дворов постоялых тут не видно.
— Это верно, — суетливо согласился мужик. — Не строят. Мало у нас путников. Все больше сотни да полусотни. Кто с добычей, кто с саванами едет…
— В Казань мы собирались, — пояснил Андрей, двинувшись к берегу Волги. — Да побоялся я, что заблудились. Свернул. Тут вдоль берега проехать можно?
— Можно, но недалече. Верст двадцать. А там в Аниш упретесь. Широкий он, не перебраться. Здесь не перебраться. А коли дорогой скакать, она к броду выведет.
— А коли переправиться, тогда берегом до Казани дойдем?
— Нет, не дойдете. В десяти верстах за Анишем Свияга в Волгу впадает. Широкая река. Зело широкая. Не перейдете. Правда, от нее до Казани всего двадцать верст останется, и более никаких рек. Так, ручейки малые. Но места, сказывают, там нехорошие. Проклятые…
— Коли проклятые, не пойдем, — легко согласился Андрей. — А до Аниша прогуляемся. Скучно назад по той же дороге идти. От его устья на дорогу вернуться можно?
— А как же! Там дорога не в пример нашей, ухоженная. Стойбище у хана Гиляз-бека там недалече. У него полтораста сабель завсегда под рукой, ему бояться нечего.
— Вот и славно, — пряча улыбку, покачал головой Зверев: без всякой задней мысли черемис рассказал ему столько, что за одну информацию мог истребовать больше, чем взял за свою рыбу. — Выбери мне форель… то есть пеструху повкуснее. Тоже подкрепиться хочу.
Обитатели деревни окончательно успокоились. И если мужики тут же занялись делом: понесли с берега уже рассортированный улов, чтобы поместить его в коптильную яму, полезли в погреб за рыбой, приготовленной накануне, — гостям богатеньким продать, — занялись заготовкой дров, то женщины уже минут через десять оказались принаряженными, как на праздник. Все они без исключения носили штаны, что не мешало им иметь еще и платья с коротким подолом: у всех только белые, но с коричневыми, красными, синими клетчатыми рукавами и нагрудниками. Самым же поразительным были их «буденовки» — остроконечные суконные шапочки разных цветов с бисерными геометрическими узорами, с бубенчиками на макушке и множеством монет, нашитых на верхушке, рядами сбоку и на ушах. Кто победнее, имел всего один ряд из монет, тянущихся на уровне лба, кто богаче — у тех монеты, наслаиваясь подобно чешуе, закрывали всю голову, спускались вниз и при каждом движении соблазнительно позвякивали, ударяясь друг о друга. Соблазнительно — в том смысле, что хотелось взять красавицу с собой на торг и использовать в качестве кошелька. А ведь такая шапка, небось, и сабельный удар выдержит?
87 
