Последние отзывы

  91  

— Садись, князь Андрей, садись. — Хозяин торопливо поставил перед Зверевым кубок, наполнил его темным тягучим вином. — Вот, попробуй. Только вчера бочонок этого наслаждения мне доставили с берегов Рейна, от моего славного отца, дай Бог ему долгих лет жизни. Ты испей, ты насладись этим овеществленным солнцем!

Князь Сакульский кивнул, пригубил вино, оказавшееся терпким и густым, словно его кто-то выпаривал специально.

— Нет, княже, нет, — пресек хозяин попытку поставить кубок на стол и высказать мнение насчет напитка. — До конца! Ты ведь не станешь обижать моего отца?

В кубке было не меньше полулитра — но пришлось пить. Не зная здешних нравов, лучше не начинать знакомство с людьми со споров.

— Вот, — едва Андрей перевел дух, забулькал из другого кувшина фон Хабермас. — А это от моего брата, виноградники с верховьев Лабы.

Брата хозяина тоже пришлось уважить — но тут же оказалось, что старший брат тоже прислал родственнику подарок, и продолжения Зверев уже не помнил.

Проснулся он в пахнущей мятой и клевером постели, на набитом свежим сеном тюфяке. Пахом подал ему толстый шмат копченого мяса, принес напиться ледяной колодезной воды.

— Идем, княже, — с сочувствием предложил холоп. — Князь Юрий Семенович тебя уж третий раз кличет.

— Идем…

В трапезную пришлось спускаться вниз. Здесь, раздевшись до рубах и босоногие, с красными глазами, князь Друцкий и господин рыцарь трясли над столом высокий стаканчик, вырезанный из цельной белой кости. Наверное, из слоновьего бивня.

— Князь Андрей! — обрадовался фон Хабермас. — Давай, друг мой, выпьем за удачу! Ведь ты мой друг?

Второй раз Зверев проснулся уже на корабле. Ушкуй покачивался, с шумным плеском разбивая волны, — а может, это качало его хозяина, выпившего литров пять вина и заевшего это всего лишь кусочком мяса.

— Как я сюда попал?! — спросил он, усаживаясь на краю перины.

— Ой, не так громко, Андрюшенька! — взмолился Друцкий. — Ой, как это все… Долго… На телеге тебя привезли, друг мой, на телеге. И меня на телеге. От Генриха всегда привозят на телеге. О Господи, зачем ты дал ему столько родственников с виноградниками?! А еще мы играли с ним в кости, я проиграл восемь талеров из твоей казны и выиграл бочонок его отцовского вина. Интересно, почему всегда так получается, что проигрываю я ему серебро, а выигрываю всякий хлам?

— Из моей казны? — вычленил в словах дядюшки самое интересное Зверев. — Разве я брал с собой казну?

— Ты? — удивился Юрий Семенович. — Конечно же, нет! Чтобы было, на что сыграть, мы продали два куска золота из твоего запаса. За тысячу шестьсот восемьдесят девять талеров… Теперь уже тысячу шестьсот восемьдесят один.

— Да? — Андрея так качало, что он не смог даже толком порадоваться. — Кому же в этой Богом забытой дыре?

— А кому может продать дешевое золото столь преданный слуга, как мой друг? Конечно же, своему господину, епископу Эзельскому, да пребудет с ним милость его сатанинской веры…

От берегов епископства ушкуй против сильного ветра три дня пробивался на север. Небо наконец сжалилось над уставшими от зноя людьми, разорвалось грозами. К вечеру четвертых суток через сплошную пелену дождя судно осторожно пробралось между холодными скалистыми берегами к острову Стекольна. Стекольной, или Бревенчатым островом холопы именовали Стокгольм. Князь Юрий Друцкий предпочитал западное название старого шведского города, Андрею оно тоже показалось более привычным.

— Собери своих людей, князь, — предложил Юрий Семенович, когда поутру Лучемир с Риусом нашли свободный причал. — Хочу, чтобы наш визит выглядел грозным и представительным. Надеюсь, ты не пожалеешь полпуда своего сокровища для нашего общего благого дела?

— Для благого дела ничего не жалко, — пожал плечами Андрей.

— Тогда идем…

Под дождем особо представительным выглядеть невозможно: пурпуром, бархатом, самоцветами не блеснешь, нарядных туфель не наденешь — тем более на залитые нечистотами улицы европейской столицы. Черная от влаги епанча, темный кожаный или суконный плащ, высокие сапоги и плотная непромокаемая шапка — в ливень все прохожие выглядят одинаково. Зато делегация русских путников оказалась весьма многочисленной. Зверев оставил на борту только медлительного Левшия и отсыпающегося после долгой вахты Лучемира. Князь Друцкий взял вообще всех холопов — больше десятка. Продвигавшаяся по Стокгольму толпа гостей занимала улицу от стены до стены, заставляя редких горожан испуганно жаться в проемы дверей или сворачивать в узкие проулки.

  91