— Ладно, пойдем.
На лугу у реки тем временем продолжалась обычная фестивальная жизнь. Разумеется, случившаяся утром неприятность наложила свой отпечаток, и обычного разгульного веселья на этот раз не творилось. Но люди есть люди — большинство выкроило несколько дней, чтобы окунуться в раннее средневековье, переодеться в доспехи, помахать мечом, выпить водки и пообщаться с себе подобными. Именно этим они и занимались — а то, что за весь день по Неве не прошло ни единого буксира, ни единой баржи или хотя бы моторки только подкрепляло реальность выдуманного ими мира. До новой рабочей недели оставалось еще два дня — и никто не торопился поднимать панику.
— Те, кто нервничал и торопился, уже ушли, — пробормотал Росин.
— Ты о чем, Костя?
— Да все о том же. Как думаешь, что случилось?
— Откуда я знаю? — с неожиданным раздражением откликнулся Немеровский. — Может, мэрия тут зеленую зону решила устроить, а мы лет десять в летаргическом сне проспали. Я думал, когда сержант из Кировска вернется, все разъяснится. А тут такое… Не хочешь, не ходи!
Но они уже подходили к зарослям кустарника, и отступать было поздно.
В доме после улицы казалось ощутимо теплее. В открытой печи потрескивал огонь, пахло свежей сосновой смолой. Тела из помещения исчезли, а кровавые следы закрывал толстый слой свежего сена. Правда, хозяин избушки отсутствовал, и Росин с Мишей снова вышли на улицу. Со стороны реки, снизу, доносился странный шум. Мужчины переглянулись, спустились вниз. Мертвые тела рядком лежали на земле, лица их прикрывали тряпки. Рядом, углубившись в землю по пояс, работал лопатой Никита Хомяк.
— Это ты, что ли, печь в доме затопил? — поинтересовался Росин.
— Сыро там, — выпрямился Никита и оперся на черенок, отдыхая от тяжелой работы.
— И тела тоже ты сюда снес?
— А некому больше, — пожал плечами Хомяк и снова взялся за работу. — Здешний я. Бабка моя тут жила, мать, прадед. Кто бы они здесь ни были, но жили в моей деревне, а я получаюсь их ближайшим родственником. Стало быть, и земле их должен придавать прямо я.
— А милиция?
— Спит ваша милиция, в сарай я паренька перенес, на сено.
— Да нет, — замотал головой Немеровский. — С Кировска милиция придет, а ты все следы уничтожил, тела закопал.
— Вы в это верите? — опять остановился Никита. — Знаете, мужики, прямо не похож этот мир на тот, в котором по первому телефонному звонку милиция появлялась. Вы вокруг-то оглянитесь, что ли. Если все на свои места вернется, то и кошмар этот пропадет. А пока люди мертвые здесь, то и обходиться с ними нужно, прямо, по-человечески.
— А лопату ты откуда взял?
— В машине моей была.
— Вот, черт, — разочарованно вздохнул Немеровский. — А я не вожу.
Миша расстегнул фибулу на плече, снял плащ, откинул его на траву и спрыгнул в яму.
— Ты, наверное, отдохни, а я пока поработаю.
Хомяк спорить не стал, выбрался на край. Росин протянул ему початую пачку сигарет — Никита взял одну, закурил.
— Жалко людей. Как так можно? Жили, никого не трогали, детей растили. Малыши-то только свет увидеть успели. Эх-х… Как этих тварей земля носит?!
— Уже не носит, — примиряюще напомнил Росин и спохватился: — Миша, а ведь ты говорил, что у тебя бомжи…
— Да ну, мастер! — перебил его Немеровский. — Ну, разве можно: той лопатой, и могилу!
— Ладно, когда устанешь — скажи.
Втроем они до темноты предали погибших земле, установили простенький деревянный крест, вырезанный Хомяком из молодого клена, поднялись в избу. Огонь в печи, как ни странно, не погас, и помещение наполняло естественное, живое тепло.
— Сено потом уберу, когда кровью пропитается, — сообщил Никита, и подбросил еще несколько поленьев.
— Ты, никак, жить здесь собрался оставаться? — удивился Росин, обходя разбросанные по полу пучки.
— А как же иначе, — пожал плечами Хомяк. — Это моя земля, моя деревня. Куда же я отсюда пойду?
Он поставил лопату в угол и вернулся к столу с бутылкой коньяка:
— Вот, в бардачке валялась. Выпить бы надо за помин души, да не знаю, куда покойным налить? Не нашлось нигде посуды.
— На землю можно плеснуть, — посоветовал Росин. — Был такой обычай.
Никита Хомяк приоткрыл дверь, отлил на землю немного коньяка, потом вернулся к грубо сколоченному столу.
— Ну, мужики, чокаться на поминках все равно не принято… Пусть земля им будет пухом… — он вскинул горлышко ко рту, сделал несколько глотков, передал бутылку Косте.