62 
— Так кто это был, отец?
— Князь Юрий Друцкий, сын, ненавистник наш давний.
— Это сосед наш, у которого усадьба в десяти верстах?
— Он самый.
— А чего ему от тебя надо?
— От нас, сынок, — вздохнув, поправил его отец. — От бояр Лисьиных. Нас он хочет. Нас самих али поместья нашего.
— Не хило, — присвистнул Андрей. — И с какой стати ему это в голову взбрело?
— Понимаешь, сын… Началось это при прадеде славном нашем, Володимире. Показал он доблесть в походах немалую, за что государем Иваном Васильевичем Грозным[18] пожалован был имением под Великими Луками в землях порубежных, возле озера Крестцы. Оставил он имение это деду нашему, а уж от него и мы приняли. Полста лет назад, по новому уложению с княжеством Литовским, земли сии до Себежа под руку великого князя московского перешли. Вот тогда отец князя нынешнего, Семен Друцкий, от князя литовского отъехал и руку московскую принял. Поселился на усадьбе старой, долго заброшенной. Тут и объявил он о праве своем на те земли, что дедом государя нашего нашему прадеду пожалованы. Дескать, не один век Друцкие имением этим володеют и отказываться от него не намерены. Пока они при дворе литовском были, про наше поселение здесь они, дескать, не слыхивали. Хотя, скорее, понимали, что, покуда они там, в стане литовском, любой суд русский нашу сторону примет. А ныне и они — князья московские, и мы — бояре русские. И как бы пред судом по праву равны. Вот и рядятся уж полвека воеводы да дьяки земские, чье право сильнее. Князя Друцкого наследное али мое, государевое. Сколько пергамента на письма и запросы извели — страсть. Ан нет пока никакого понимания. Непонятно, сколько тяжба и продлится.
— Понятно… — прикусил губу Зверев. — Значит в любой момент может случиться так, что князь нас бездомными бродягами оставит?
— Или саблю ему на верность целовать, под его руку идти, себя его детьми боярскими признавать. Дворней его стать.
Андрей промолчал. Пищи для размышлений хватало. Не такой уж он, оказывается, и крутой в этом мире. В любой момент, как комара, прихлопнуть могут. Как говорится: под уздцы да в стойло. Неприятно…
Возки они нагнали уже часа через два, перешли на шаг. Солнце как раз миновало полдень, и это означало, что теперь до темноты они не увидят ничего, кроме сосен и растоптанного тысячами копыт и исполосованного сотнями полозьев тракта. И так — еще четыре дня, учитывая скорость перегруженного обоза.
— Сколько нам до дома, отец?
— Верст шестьдесят, Андрей.
— Дня четыре, коли ноги еле переставлять. А верхом, интересно, сколько?
Боярин немного подумал, а потом произнес одно слово:
— Завтра.
До сумерек они прошли еще верст пять, остановились лагерем, спокойно отдохнули. А поутру Василий Ярославович, оставив Вторушу за старшего, с Андреем и пятью холопами умчался вперед.
Шли они без заводных, но налегке, на сытых, отдохнувших конях, а потому почти весь день мчались на рысях — лишь ежечасно минут на десять переходили на шаг, чтобы скакуны немного восстановили дыхание. За шесть часов всадники одолели не меньше восьмидесяти километров до заветного Удрая, свернули с тракта на лед реки. Тут уже и скакуны, чуя, что дом рядом и близок отдых, сами ускорили бег. Последние версты всадники одолели вообще меньше, чем за час и, уже слыша из усадьбы радостные крики, выбрались на берег, поднялись на холм и въехали в торжественно распахнутые ворота.
Андрей и холопы спрыгнули на землю возле конюшни, боярин проехал до крыльца. Подождал. Спешился, подождал еще немного. Потом начал медленно подниматься по ступенькам. Встречать его никто не торопился.
— Никак с боярыней неладно? — пробормотал Пахом.
Андрей, успевший только отпустить коню подпругу, кинул дядьке повод и побежал за Василием Ярославовичем.
В сени они вошли одновременно. Здесь, стоя на коленях, собрались бабки-холопки, что вечно таскались за хозяйкой. Они тихонько выли, предчувствуя беду.
— Где жена моя, Ольга Юрьевна? Где она, несчастные?! — зловеще спросил боярин.
— Ой, не вели казнить, батюшка наш! Ой, не виноваты мы-ы-ы-ы… Ой, не серчай на нас, батюшка Василий Ярославо-во-вович!
— Где она? Что с ней?
— На Козютин мох она поехала, боярин, — наконец призналась одна из теток. — Поехала к знахарю Лютобору. Желает она чрево свое колдовскими способами оживить, ребеночка тебе зачать…
62 
