43 
— Точно, шеф.
— Так что остаются рисовальщики. Но это уже область Фрамбуаз.
— А я думала, что художников изгоняют отсюда с позором, — произнесла Лола и, воззвав к своему долготерпению, пожелала, чтобы оно помогло ей скрепиться и вынести все это.
На круглых черных часах, висевших в этом квадратном зале с бассейном, в котором плавали желтые покойники, таких неуместных, но очень реальных, было пять часов тринадцать минут. Лола смотрела, как Фрамбуаз подняла стаканчик с кофе и вытянула шею, чтобы слизнуть потеки сахара. Еще чуточку терпения, и эта девица вернется в строй.
— Эрик Бюффа — единственный, для кого дирекция больницы Святого Фелиция делает исключение, — ясным голосом заявила молодая женщина, на губах которой так и застыли крупинки сахара.
— Да, — сказала Лола, машинально проводя языком по губам. — Единственный, да, да.
— Но это нормально, потому что Эрик Бюффа делает анатомические атласы для издателей книг по медицине. Он здесь работает.
В добрый час. Картезианские правила логики одержали верх, бассейны, полные трупов, вот-вот растворятся в ночи, работники морга наконец проснулись и говорят о деле. Скоро они вспомнят нужные адреса и поделятся ими с ней.
— Где живет этот Эрик? — спросила Лола, не в силах сдержать вздох облегчения.
— На улице Эдгар-Варез. Но дома вы его не застанете.
— Почему же?
— Он во Франкфурте, на выставке Гюнтера фон Хагенса. Если вы слышали, это немецкий врач, который разработал метод консервации трупов на основе силикона.
— Когда Бюффа уехал?
— На прошлой неделе.
Значит, руку в холодильник Ингрид сунул не он. Да и зачем ему это? К тому же рука пахла не только формалином, а еще какой-то цветочной эссенцией. Что же это все означает? И что я здесь делаю?
— Ваш компьютер случайно не может сообщить, не позаимствовал ли Эрик Бюффа руку у трупа?
— Компьютер такую информацию не хранит, — вмешался Виктор Массо. — Но Эрик мог злоупотребить нашим доверием.
— У него есть ключи?
— Нет, но он знает, где они хранятся, — ответила Фрамбуаз. — Вообще-то это на него совсем не похоже — отрезать часть тела, не предупредив нас, но сейчас я дам вам номер его мобильного. А мы позже в спокойной обстановке проведем расследование. Верно, шеф?
— О да, непременно, — сказал журавль.
— Вы не знаете, этот молодой человек не любитель стриптиза?
— Женского или мужского?
— Простите?
— Я о стриптизе. Вы имеете в виду мужские или женские тела?
Молодая женщина произносила слово «тела» безразлично. Речь вполне могла идти и о мертвых телах. Чертова Фрамбуаз. Тем временем журавль спокойно следил за беседой, не вмешиваясь. Для человека, которого разбудили среди ночи, он быстро оценил обстановку. Он знал, что только его помощница могла быть в курсе исчезновения органов. Но все-таки пришел сам. Почему? Хотя это уже не имеет значения. В конце концов, люди имеют право быть такими, какие они есть. Великий Часовщик, в которого я не верю, верни мне Ингрид невредимой! И я обещаю быть более терпимой по отношению к людям — моим братьям.
— Женские, Фрамбуаз. Именно женские! — ответила Лола слегка охрипшим от вонючих испарений голосом.
Впрочем, можно было, пожалуй, уйти отсюда. Она направилась к выходу, но оба работника морга не сдвинулись с места. Фрамбуаз о чем-то задумалась.
— Если так, это бы меня очень удивило. Эрик — гей. Живет с парнем, которого зовут Фабрис. Он повар.
— Вам многое известно, — сказала Лола, искренне изумившись.
— Я интересуюсь людьми, когда представляется такая возможность. Здесь не приходится рассчитывать завести много интересных знакомств.
Она говорила безо всякой иронии, и Лола ей поверила. Малина и журавль не упускали случая пообщаться с живыми. Массо и сам бы мог со всем справиться, но предпочитал работать с помощницей. И когда его попросили встать с постели ни свет ни заря, чтобы рассказать о работе, он, не задумываясь, вызвал Фрамбуаз. Лола упрекнула себя, что слишком часто видит реальность в грязных тонах. Это еще больше бросалось в глаза, когда Ингрид не было рядом. Для американки мир был ярким, как ее канапе. И слава богу.
«Нельзя сказать, чтобы я блестяще вела допросы, не говоря уже о допросах по телефону!» Сидя на шатком стуле в отделении скорой помощи, Лола не сводила глаз с клочка бумаги с телефоном Эрика Бюффа, молодого рисовальщика-гея, затерявшегося где-то за Рейном и, вероятно, мирно спавшего. Она убедилась, что Диего и его коллеги все еще заняты, и обратила внимание на грустного человечка со шваброй в руках. Казалось, он, как рентгенолог, исследует свой мозг и не находит там ни одной утешительной мысли. Вдруг он с испуганным видом укрылся в палате. Лола с трудом поднялась, направилась к выходу с таким ощущением, будто несет на каждом плече по мешку цемента, и пошла по направлению к каналу Сен-Мартен.
43 
