83 
Телефонный звонок спас его от унылых мыслей по поводу предстоящего расследования. Это был его брат Серджио:
– Гвидо, привет. Мы только что вернулись.
– Но ведь ты вроде собирался там задержаться? – удивился Брунетти.
Серджио от души расхохотался:
– Да, но ребята из Новой Зеландии уехали сразу же после того, как сделали свой доклад, так что я решил последовать их примеру.
– Ну и как все прошло?
– Обещаешь, что не будешь смеяться? Это была победа! Настоящий триумф!
Правду говорят, что дорога ложка к обеду. Если бы Серджио позвонил ему в любой другой день, даже посреди ночи, выдернув его из постели, скажем, в три часа ночи, Брунетти был бы только рад; он с удовольствием выслушал бы рассказ брата о конференции в Риме, о том, как прошел его доклад и как восторженно его приняли. Но сегодня, когда Серджио пустился в рассуждения о рентгеновском облучении и о его последствиях, Брунетти едва слушал его, тупо уставившись на серийные номера моторок, с которых были украдены двигатели. Серджио толковал об изменениях в печени, а Брунетти в уме прикидывал разницу между пятью и пятнадцатью лошадиными силами. Серджио в который раз повторял вопрос, который кто-то задал ему о селезенке, а Брунетти тем временем выяснил, что только одна моторка из четырех была застрахована, и то на половину своей стоимости.
– Гвидо, ты меня слушаешь? – наконец спросил Серджио.
– Да, да, конечно, – встрепенулся Брунетти с притворным энтузиазмом, – это очень, очень интересно.
Серджио опять рассмеялся; его так и подмывало спросить, о чем он только что говорил, но он сдержался и вместо этого поинтересовался:
– Ну, как там Паола, как дети?
– Отлично, отлично, спасибо.
– Как Раффи? Все еще встречается с той девчонкой?
– Да. Мы все от нее просто в восторге.
– Ты и глазом не успеешь моргнуть, как и у Кьяры тоже…
– Что? – спросил Брунетти, не понимая, о чем речь.
– Появится поклонник.
Да уж. Брунетти не знал, что и сказать. Пауза явно затянулась; наконец Серджио спросил:
– Как насчет того, чтобы всей компанией прийти к нам поужинать? Скажем, в пятницу вечером?
Брунетти хотел было согласиться, но вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:
– Давай я сначала посоветуюсь с женой, а заодно выясню, нет ли у ребят каких-нибудь планов на этот вечер.
– Гвидо, кто бы мог подумать, что мы до этого дойдем? – спросил Серджио неожиданно посерьезневшим тоном.
– До чего?
– Советоваться с женой, выяснять, нет ли у наших деток планов на вечер. По-моему, мы стареем, Гвидо.
– Да, пожалуй, ты прав. – Не считая Паолы, брат был единственным человеком, которому он осмелился бы задать подобный вопрос: – А ты что, переживаешь?
– По-твоему, это имеет значение – переживаю я или нет? Все равно мы бессильны что-либо изменить. Слушай, а почему такой серьезный тон? Ты чем-то расстроен, да?
– Ты уже читал сегодняшние газеты? – спросил Брунетти вместо объяснения.
– Да, в поезде по дороге домой. Это по поводу Лоренцони?
– Да.
– Тех самых? Твоих?
– Да, – коротко бросил Брунетти.
– Ужасно. Просто ужасно. Что им пришлось пережить! Сначала сын, а потом племянник. Даже не поймешь, что хуже…
Но было ясно, что Серджио, только что вернувшийся из Рима все еще под впечатлением пережитого успеха, не захочет говорить об этом. Брунетти это почувствовал и перебил его:
– Так я спрошу у Паолы. А она позвонит Марии Грации.
25
Двуличность – вот основная характеристика итальянского правосудия, а если быть более точным – судебной системы в целом, которая сложилась в стране якобы с целью защиты собственных граждан. В действительности же большинство граждан уверены: в то время, пока полицейские не занимаются розыском преступников, они прикладывают все усилия к тому, чтобы на скамье подсудимых оказались те, кто, по идее, должен их судить. Обвинительные приговоры – большая редкость, да и те, как правило, отменяются в апелляционном суде. Убийцы заключают сделки и выходят на свободу; заключенные, будь то маньяки, воры или отцеубийцы, получают ворохи писем от восторженных поклонников, словно какие-нибудь рок-звезды. Коррумпированное чиновничество и всесильная мафия вальсируют рука об руку, и каждое их па – очередной шаг к ниспровержению государства, а точнее, самого понятия об авторитете государственной власти. Хитроумный доктор Бартоло, в своей знаменитой арии «La vendetta, [30] по всей вероятности, имел в виду именно суд высшей инстанции, в котором высшую ценность представляет не правосудие, а умение с помощью словесных уловок и всевозможных ухищрений так или иначе обойти закон.
83 
