67 
Со двора он выехал в числе последних, и даже успел увидеть, как несколько кнехтов, присыпав изнутри стены сеном, стали раскидывать на пересушенную траву горящие поленья из костра. Крепость занималась неохотно и полыхнула под небо только тогда, когда обоз успел пройти больше полумили.
Потянулся обычный долгий переход. Поскрипывал снег под полозьями, тяжело упиралась в лед кобыла, гулко постукивали друг о друга ядра за спиной. Спустя милю серв, поняв, что лошадке и вправду чересчур тяжело, спрыгнул с саней, пошел рядом.
— Ну же, Храпка, милая, выручай. Вернемся домой, месяц овсом отборным кормить стану, да к хомуту бубенчиков куплю. Держись, не пропадай.
Впереди показалась новая крепость, и внутри с надеждой екнуло сердце. Скоро новое приключение. Скорей бы…
Обоз собрался в одну большую кучу, рыцари смотрели на высокие бревенчатые стены и обсуждали предстоящий штурм. Потом вдруг начались крики, и кнехты, вместо того, чтобы кинуться вперед — с перепуганными лицами помчались назад. Прослав привстал на передок саней, глянул в ту строну. За ощетинившимся копьями строем воинов прямо на него накатывала железная лавина русской конницы. Серв понял, что сейчас всадники снесут и вытопчут все, что только есть, спрыгнул вниз и попытался забраться под сани — не поместился, и просто забился под оглобли, позади кобылы, свернувшись калачиком и стараясь стать как можно меньше.
Довольно долго не происходило ничего, и Прослав начал было думать, что все обошлось — но тут оглушительно грохнуло, а потом со всех сторон начали доноситься жалобные крики. Следом послышалось гиканье, восторженный вой, топот. Серв снова попытался забиться под сани — и попытка снова не удалась. Он затаил дыхание, закрыл глаза и надвинул ворот шубы себе на голову.
— Эй, а ты кто таков? — по спине не больно, но достаточно ощутимо ударило что-то жесткое. Серв поднял голову, выглянул из-под воротника, обнаружил нависающего над собой всадника: пофыркивал, открывая и закрывая ноздри, коричнево-рыжий мохнатый конь, поблескивало множеством серебряных гвоздиков седло. Поверх алых, заправленных в шитые катурлином валенки штанов лежала кольчужная сеть, на уровне живота переходящая в тускло поблескивающие металлические пластины. На груди лежала густая с проседью, мелко завивающаяся борода. Плечи согревал подбитый лисой охабень с серебряно-красными бархатными вошвами и рубиновыми пуговицами, а на голове возвышался остроконечный стальной шишак с длинной бармицей, с которого спускался толстый наносник. Глаза смотрели холодно и сурово, а правая рука держала поднятую острием к небу рогатину.
Кое-как выбравшись из-под оглоблей, серв содрал с головы шапку, стиснул ее в руке, упал на колени и ткнулся лбом в землю:
— Прослав я, господин. Раб кавалера Хангана.
— Нет, ливонец, — покачал головой закованный в железо русич. — Отныне ты мой раб, смерд боярина Евдокима Батова.
Прослав, не зная, что следует говорить, молча вдавился головой в холодный снег.
— Значит, бомбарды вез? А ядра где?
— На другой повозке были, господин. На моих санях всего шесть штук осталось.
— И то ладно, — кивнул боярин. — У Семен Прокофьевича надо спросить, но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению, Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А ты, смерд, коли кто подъедет, отвечай, что ты мой, боярина Батова. Запомнишь? Как тебя звать, повтори?
— Прославом кличут, господин.
— Прослав… Некрещеный, что ли?
— Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.
— Имя странное… Ну, да ладно, — отмахнулся ратник и поскакал дальше.
Прослав с облегчением выпрямился, перекрестился, надел шапку. Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте, впряженные в сани лошади с любопытством поводили ушами. Ни одна из них не хрипела от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где на каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня, на этот раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.
Зато мертвые люди были раскиданы везде — они лежали со рваными шеями или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах, они лежали между саней обоза, истыканные стрелами, они удерживались за деревья подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под ногами лужи крови. И Прослав отлично знал, что у многих из них за щеками, под панцирями, в штанах бесполезно пропадают золотые и серебряные монеты. Но отходить от саней он все-таки побоялся — как бы не приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть. Он теперь боярину Батову принадлежит, хозяин смеха ради зарезать не даст — все-таки имущество. Защитит.
67 
