— М-м, вкуснотища-то какая! — ни к кому не обращаясь, похвалил он.
Поев рыбки и запив угощение водой из стоящей у двери бадейки, Никита подпоясался, сунул за пояс топор, вышел на улицу и, опрокинув стоящие у стены сани, поволок их за собой. Позволил себе немного баловства: сел сверху и скатился вниз с холма, а потом впрягся в веревку и направился вверх по реке.
— Эй, Никита!
Он поднял глаза и обнаружил двух размахивающих руками лыжников.
— Постой! — они подъехали ближе, и Хомяк с облегчением узнал ребят из исторического клуба, ухнувшихся сюда вместе с ним. Или, точнее — это он на свою голову со всей этой компанией связался.
— Постой, Никита…
Того, что со шрамами от застарелых ожогов на лице звали, помнится, Игорь, а второго, немного ниже ростом и пошире в плечах, Костей Росиным.
— Ну, здорово, мужики, — кивнул Хомяк. — Как жизнь?
— Хреново жизнь, — без предисловий ответил обожженный. — У меня племянница пропала, Инга. Может, помнишь — в красном платье, пела еще на берегу?
— Не видел, — покачал головой Никита. — То есть, певицу помню, ее не забудешь. Но здесь я ее не видел, не приходила.
— Мы другое хотели узнать, — переглянулись гости. — У тебя жена-то дома?
Хомяк промолчал, и тогда Росин принялся ему горячо объяснять:
— Понимаешь, она ведь у тебя ливонский набег предсказала, с полной точностью. Опричник не поверил поначалу, но ополчение собрал, и на Луге мы на них и напоролись. Значит, может она что-то определять и предсказывать. Давай, пусть она на Ингу погадает… Или, как там она это у тебя делает… Ну, попробует узнать, где девчонка, что с ней, куда пропала? Ты чего молчишь? Мы тебя отвлекаем от чего-нибудь?
— Да вот, сена хотел привезти. Копенку накосил на лугу выше по реке…
— Так давай, поможем?
— Да ладно, в другой раз, — Никита вздохнул и развернул сани.
Они вернулись в Кельмимаа, зашли в дом. Здесь весело потрескивал огонь, от печи накатывали волны жара, после уличного мороза показавшиеся просто обжигающими. В духовке что-то шумно булькало.
— Где супруга-то? — закрутил головой Росин.
— Настей ее зовут, — произнес запретное слово вслух Хомяк, и тут же услышал покашливание.
— Здесь я, — появилась она от дверей с полным чистой невской воды ведром.
— Ой, извините, не заметил, — посторонился Костя, и девушка поставила стянутое тонкими железными обручами ведро к печи.
— Здравствуйте, гости дорогие, — поклонилась Настя. — Вам дать горяченького покушать с дороги?
— Простите, что я так прямо, — повернулся к ней Картышев. — Но у меня племянница пропала, уже почти месяц назад. Просто в один из дней исчезла, и все! Может, вы сможете что-то про нее определить? Постарайтесь, пожалуйста, на вас последняя надежда. Вы уж простите, не до еды. Кусок в горло не лезет.
— Тяжко мне так сказывать, — опустила глаза к полу девушка. — Пропащей вашей я не видела, не знала, не касалась даже…
— Я платье ее захватил, — потянулся к заплечному мешку Игорь. — Платье летнее, она его с осени не носила. У нас всякие экстрасенсы по вещам местоположение пропавшего определяли… Если не врали, конечно…
— Зачем лгать, коли утварь в руке держишь, — Настя повернула голову к извлеченному на свет красному свертку. — Скарб про смертного многое открыть может.
— Ну, и? — Картышев помялся, держа платье в протянутой руке, потом прошел в центр комнаты, и положил его на стол. Настя, чуть склонив набок голову, скользнула следом, протянула руку, прикоснулась кончиками пальцев к ткани, тихо улыбнулась:
— Жива она, струится жизнь еще, чувствую.
— И где?
— Незнамо мне… — платье приковывало ее внимание, как севшая на ветку птица заставляем впиться в себя взглядом отдыхающую в траве куницу. — Но жива. Мечется душа ее в крепких когтях, вырваться не может, о себе весточку подать.
— Хоть далеко она? Близко? Может, работорговцы увезли?
— Страха в ней нет, боли в ней нет, страсти в ней нет. Мертва душа родичи твоей, смертный, но сама она жива. Оттого и душа возродиться может… А князь, стало быть, поверил мне? Остановил темные силы?
— Разбили мы их, — вместо Картышева ответил Росин. — На Луге. Почитай, уже больше двух месяцев назад. А то и трех… Сбился я со счета.
— Оставь сарафан мне, — мягко, с придыхом, попросила девушка. — Коли почую что, весть тебе пришлю сразу, таить не стану.