– У тебя что-то болит?
Девочка покачала головой, и Рамзи облегченно вздохнул.
– Не скажешь, как тебя зовут?
Она мгновенно застыла и сжалась, словно ждала подходящего момента улизнуть от него.
– Хочешь в ванную?
Он прочел ответ в ее глазах и улыбнулся. Хорошо.
Значит, почки у нее не повреждены. Да и все, кажется, в порядке, если не считать ее немоты. Ему безумно хотелось дотронуться до нее, чем-то помочь, но он не посмел.
– Ванная и туалет за кухней. Кухня вон там, – деловито напомнил он. – Тебя отнести?
Снова отказ. Рамзи ждал, но она не двигалась. Наконец он сообразил: малышка не встанет, пока он не отвернется.
– Пойду сварю кофе, – бодро объявил он. – И посмотрю, не найдется ли в моих запасах чего-нибудь по вкусу маленьким девочкам, ладно?
Зная, что все равно не получит ответа, он кивнул и оставил ее одну.
Шагов он не услышал, только стук двери ванной и щелканье замка. Пришлось заняться завтраком. Рамзи высыпал овсяные хлопья в ярко-синие тарелки и поставил рядом пакет обезжиренного молока. Придется довольствоваться таким. Интересно, есть ли фрукты? Всего два персика. Позавчера он купил полдюжины, но остальные успел прикончить.
Рамзи нарезал один тонкими ломтиками прямо в овсянку и настороженно поднял голову. Она спустила воду в унитазе, но не торопится выходить. Неужели опять что-то приключилось?
Он подождал еще немного. Не стоит пугать ее стуком в дверь. Но время шло, а девочка не появлялась.
Рамзи легонько побарабанил костяшками пальцев по притолоке:
– Солнышко, с тобой все в порядке?
Тишина. Рамзи нахмурился. Ну и дурак же он! Малышка, должно быть, считает, что теперь она в полнейшей безопасности, и вряд ли вообще собирается выходить.
Он налил себе большую кружку черного кофе и уселся перед дверью ванной, вытянув длинные ноги и едва не упираясь ступнями в противоположную стену. Его черные поношенные сапоги потеряли форму и были удобны, как старые шлепанцы.
– Знаешь, – заговорил Рамзи, обращаясь к закрытой двери, – мне все же хотелось бы узнать твое имя.
«Солнышко», конечно, звучит неплохо, но одно солнце на небе уже есть. Ты, кажется, не можешь говорить, но это ничего. Я дам тебе бумагу и карандаш, и ты напишешь свое имя. Здорово придумано, как считаешь?
Молчание.
Он отхлебнул кофе, повел плечами и с удовольствием потянулся.
– Готов побиться об заклад, у тебя есть мама, которая скучает и плачет по своей пропавшей девочке. Если ты напишешь, как тебя зовут и где живешь, я позвоню ей, и она приедет.
Опять этот тихий плач.
Рамзи сделал еще глоток.
– Да, клянусь, твоя мамочка места себе не находит… Погоди-ка, может, ты слишком мала и не умеешь писать? Откуда мне знать? У меня нет детишек.
Ни звука.
– Ладно, потом решим, как быть. Выходи и поешь немного. Могу предложить овсяные хлопья и персик.
Только молоко обезжиренное, но по вкусу этого не скажешь. Правда, смотреть на него противно – синее и жидкое. Зато персик сладкий и спелый. Я съел целых четыре. Если бы знал, оставил бы тебе больше. Могу сделать тосты. Имеется еще клубничный джем. Давай выходи. Ты наверняка проголодалась. И послушай, малышка, я тебя не обижу. Вчера я принес тебя, умыл и покормил, верно? И сегодня утром пальцем тебя не тронул. Можешь мне довериться. Когда-то я был настоящим бойскаутом и теперь близко не подпущу того, кто бросил тебя в лесу. Если он вздумает забраться сюда, вышибу из него дух или пристрелю. Знаешь, мне не часто приходится разговаривать с ребятишками. У меня два племянника и три племянницы, но я вижусь с ними раз в год. Это дети моего брата. Прошлым Рождеством я научил девчонок играть в футбол. Любишь футбол?
Безмолвие.
Он вспомнил, как кричала и радовалась невестка Илейн, когда ее дочь поймала в зоне защиты поданный с десяти ярдов мяч.
– Я попытаюсь выбирать выражения. Но рассчитывай на меня. Если это чудовище посмеет подобраться к нам, он сильно пожалеет, что обидел тебя, обещаю. Пожалуйста, открой дверь. Солнце уже встало, и на лугу так хорошо. Хочешь посмотреть восход? Все небо в розовых, серых и оранжевых полосах. Еще несколько минут, и сама увидишь.
Замок щелкнул. Дверь чуть приоткрылась. Девочка стояла на пороге. Рубашка доходила до пят и едва не спадала с плеч.
– Привет, – весело воскликнул он, не пошевелив ни единым мускулом. – Хочешь овсянки?
Девочка кивнула.
– Не поможешь мне подняться?
Он протянул ей руку, и в ее глазах тотчас вспыхнул безумный страх. Она воззрилась на его руку, словно на кобру, готовую ужалить. Потом метнулась в кухню. Значит, он поторопился. Слишком рано вообразил, что она ему доверится.