145 
— Всего-то три-четыре дня от границы, если по прямой.
— А до границы сколько?
Альк козырьком приставил ладонь ко лбу, скользя взглядом по бликующей под солнцем воде. Речушка почти наверняка впадала в Рыбку, и саврянин как раз прикидывал, стоит ли держаться ее и дальше, не слишком ли петляет.
— Вряд ли больше. Может, уже завтра вечером к переправе подойдем.
— Так близко?! — вырвалось у Рыски.
— Вы договоритесь вначале, далеко или близко, а потом нойте.
— Я не ною, — поспешно возразила девушка. В детстве ей казалось, что Саврия находится на краю света, а то и за ним — какой свет такую дрянь вытерпит?! Впрочем, тогда для Рыски и Макополь чем-то сказочным был. А выяснилось — обычный грязный городишко, по сравнению с Зайцеградом чуть ли не веска. — Просто запуталась, где мы.
— Мы от границы далеко и не отходили, двигались вдоль нее, немного забирая к югу, — смягчился Альк. — От Мириных Шахт до Рыбки всего десяток вешек было. А отсюда с полсотни, не больше.
Рыска вспомнила, как вместе с мальчишками улюлюкала и выкрикивала дразнилки вслед проезжавшим через Приболотье белокосым, и в животе скрутился новый клубок страха.
— Нас в Саврии тоже камнями зашвыривать будут, да? — обреченно спросил она у Алька.
— Поменьше рот разевай, никто и не догадается, что ты ринтарка, — отмахнулся тот.
— А Жар?
— Мольцов, как и путников, в любой стране уважают. А если вдобавок блаженным прикинется, вообще прекрасно будет.
— Двое блаженных на компанию многовато будет, — не остался в долгу вор.
— Ничего, я как-нибудь попытаюсь вас уравновесить.
— Благослови тебя Хольга, убогий, — смиренно ответил Жар, осеняя его знаком Богини.
Святость оказалась куда лучшим оружием против ядовитого языка белокосого, чем попытки перещеголять его в острословии.
— Кончай ты эту несчастную Хольгу поминать! — не выдержал Альк. — Нашел корову отпущения.
— Да оно прилипчивое, как не знаю что, — со смешком признался вор. — Как целый день наблеешься: Храни тебя Хольга, во имя Хольги, Хольга с тобой…, так потом само с языка слетает.
— Ты уже не в молельне, отвыкай.
— А образ?! — шуточно возмутился Жар. — Мне же и в Саврии мольца изображать придется!
— Изображай глухонемого мольца.
— Ы-ы-ы ы-ы ы-ы, — торжественно, легко переводимо возвестил вор, повторяя знак.
Альк махнул на него рукой, впервые на Рыскиной памяти оставив последнее слово не за собой. То ли настроение у него было благодушное, то ли у сплоченных общими невзгодами приятелей имелись привилегии по сравнению с нанятыми за сто златов попутчиками.
— Ты рад, что возвращаешься в Саврию? — спросила девушка, посчитав, что первое предположение более правдоподобное.
— Не знаю, — честно ответил белокосый. — Никогда не понимал этого идиотского стремления издохнуть на родине.
— Что ты, не говори так! — испугалась Рыска.
— А ты желаешь упокоиться исключительно в ринтарской землице? — Альк повернулся к девушке, прищурился, будто переводя на нее прицел заряженного ехидством арбалета. — Хотя правильнее было бы бросить тебя в Рыбку…
— Я про то, что ты помирать собрался!
— Все мы когда-нибудь умрем, — равнодушно пожал плечами саврянин. — А некоторые даже в муках.
— Но ведь не прямо сейчас!
— Откуда ты знаешь?
Рыска испуганно закрутила головой по сторонам, пытаясь понять, откуда подкрадывается беда.
— Перестань! Если говорить о смерти, то можно ее накликать.
— Какая жалость, что нельзя накликать, скажем, деньги, — саркастически посетовал белокосый.
— Альк, я серьезно! Ты что, уже не надеешься найти Райлеза?!
— Я надеюсь, — саврянин криво усмехнулся, — отвезти письмо до того, как он нас найдет.
* * *
На главной (она же единственная) площади Йожыга было необычайно людно, и народ все прибывал.
— Чего там? Убили кого? — испуганно допытывался пьяненький мужичок, хватая за рукава окружающих.
— Не, — сжалился над ним такой же красноносый и помятый, только пока трезвый. — Пророк в город пришел. Сейчас вещать будет.
— А-а-а, — разочарованно протянул мужичок, но остался поглазеть и послушать.
И без того худой, за недели странствий бывший приболотский молец высох, как посох, на который опирался. Нестриженая борода и нечесаные волосы космами торчали в стороны, ряса обтрепалась в махры, на босых, исцарапанных тернием ногах ярко желтели длинные ногти. Но уверенности в себе и своих речах у него только прибавилось. Еще бы, раньше весчане от него отмахивались, насмехались, заглушая глас Хольги, а теперь толпы народа ходят следом, заглядывают в рот, ловя каждое слово, молят заступиться за них перед Богиней… Поневоле поверишь в свою избранность.
145 
