— Не надо! — вырвалось у Рыски.
— Ага, — поддержал ее Жар. — Дайте хоть купца дождаться, он нам сто златов должен.
Путник оглянулся назад и вверх, на темные окошки:
— Сдается мне, что не дождетесь.
— Почему? — насторожился вор. Прирезал он Матюху, что ли? Или просто велел не путаться под ногами, пока видуны будут выяснять отношения?
— Вот уж чего не знаю — того не знаю, — развел руками путник. — Просто предчувствие. Да вон у подружки своей спроси — ей, поди, тоже не хочется напрасно здесь стоять.
Рыске действительно не хотелось, но из-за дурного соседства, а не предчувствия. После знакомства с макопольским путником она опасалась их не меньше, чем Жар — стражи, Хотя этот вроде ничего, человек как человек. Лицо усталое, голос доверительный.
— Говорю же, пойдемте в кормильню, — продолжал соблазнять он. — Есть тут поблизости хорошее местечко, поросятину по настоящему чуринскому рецепту готовят, в лимонной карамели. Я угощаю.
Вор сглотнул слюну, но Рыска продолжала глядеть исподлобья, наполовину прячась за Жара. Пытается подольститься к саврянину через его спутников? Это он зря, Альк же сказал, что они ему не друзья…
— Не разговаривайте с ним, — тем не менее достаточно ревниво одернул белокосый. — Этот тип ничего не делает и не дает просто так.
— А сам-то?! — праведно возмутился путник.
Но у Алька сегодня и без того выдался тяжелый вечер, и красноречие саврянин предпочел оставить клинку, вытянув его из-за пояса.
— Так ведь убью тебя, козла упрямого, — тоскливо сказал путник, тоже протягивая руку за мечом. — Куда «свече» с путником сражаться, я ж твой дар против тебя же обращу…
— Ты меня уже убил.
— Ох ты, горюшко… — Путник поднялся, морщась и потирая спину. — Прострел уже из-за него заработал, на камнях сидя, теперь еще скакать старика заставляет… А чего вы мокрые-то такие? — с легким изумлением спросил он, спустившись по ступенькам и только сейчас заметив плачевное состояние одежды Алька и Жара. — Дождя же вроде не было.
— Вспотели, — не удержался, съязвил вор.
Путник поглядел на них с удвоенным интересом:
— Чем же для этого надо было заниматься, да еще на пару?
Альк взмахнул мечом. Путник отбил, с отнюдь не старческой ловкостью отпрыгнув в сторону, к середине улицы, где больше простору. Саврянин последовал за ним, снова вызывая клинок на клинок, но до по-настоящему серьезного боя дело не дошло: окно над головами поединщиков распахнулось, и оттуда выглянула уже знакомая тетка-соседка.
— Вы чего это удумали, а?! — визгливо заорала она. — Ночь на дворе, добрые люди только-только заснули, а они тут ржавьем бренчат, улицу кровищей загаживают! Идите вон на площадь и там махайтесь, если невтерпеж!
— А ну закрой ставни, покуда сама цела! — рыкнул на нее Альк.
Тетка наклонилась, показав широкую, обтянутую ночной рубашкой попу, чем-то там побренчала и снова высунулась из окна — сразу с двумя ночными горшками в руках.
— Ну?! — грозно вопросила она.
Друзья и враги дружно шарахнулись от окна.
— Вот бешеная баба, — выругался Жар. — Слышь, тетка, ты вон в тех двоих целься! Мы с подружкой тут ни при чем!
— Ниче, — воинственно отозвалась та, — до всех добрызнет!
Пришлось отбежать еще дальше, в переулок, где даже ножом толком не размахнуться.
— Кто там, солнышко? — сонно поинтересовался мужской голос за теткиной спиной.
— А, оборванцы какие-то, — громко, чтоб и в переулке услышали, ответила соседка. — Весь день у Матюхиной лавки околачивались, небось грабануть хотели, да я их спугнула!
— Ничего себе заявленьице! — оскорбился Жар. — Да если б я вправду к купцу залезть хотел, шиш бы ты чего заметила!
— Оборванцы?! — пробормотал и путник, оглядывая свой дорогой костюм.
Торжествующая тетка со стуком поставила горшки на подоконник, в упреждение новых шумов, и вернулась в постель.
Альк перевел взгляд на путника.
— А может, все-таки в кормильню? — тоскливо спросил тот. Теперь, когда видуны стояли бок о бок, было видно, что белокосый выше на полголовы, зато путник кряжистей, матерей.
Саврянин неумолимо сдвинул брови.
— Или до утра хотя бы подождете? — с надеждой предложила Рыска.
В конце переулка послышались торопливые шаги. Альк резко обернулся, однако это оказался всего лишь худосочный паренек лет пятнадцати, в штанах и башмаках, но почему-то без рубашки.