— Что заказывать будете? — лукаво подмигнула девчонка, словно не замечая грязи-крови на лицах и одежде посетителей. Сегодня, видать, многие в таком виде заявились.
Рыска сглотнула и потупилась. Похожа на ту, под елкой…
— Пива, — буркнул Альк. — И ледяного вина. По кувшину.
— А закусочки? Свининка, телятинка, баранинка, птичка разная, печеный сырок, требушочки, все горяченькое, прямо с угольков! — с заговорщической улыбкой принялась потчевать служанка.
— Потом, — передернуло от «требушочков» саврянина.
Девчонка скорчила сочувственную рожицу — проигрались, с кем не бывает! — и упорхнула.
— Надо было хоть сыру взять, — запоздало упрекнул Жар. — А то с утра ж толком не ели.
Альк хмуро на него покосился:
— Я на себя заказывал. Тебе-то кто не давал?
— Что, ты один два кувшина выпьешь?!
— А мы куда-то торопимся?
Вор замолчал. Торопиться действительно было уже некуда.
Хмельное подали не в кувшинах, а в здоровенных глиняных бутылях с ручками и рисунком вывески «Очага». Жар придержал служанку и попросил еще одно пиво, квас для подруги, сыр, зелень и хлеб.
Альк привстал, схватился за бутыли и, под изумленным взглядом Рыски, начал наполнять кружку одновременно из обеих. Левая булькала звонче, правая чаще.
— Ты что делаешь?
— «Дохлого ежика». — Рыжее и розовое, смешавшись, породили обильную пену мерзкого гнилостного оттенка. — У вас такого не пьют?
— Пьют, только называется оно «канавовка». — Жар предпочел чистое пиво. — Гляди, эта штука почище кистеня с ног сшибает.
— Ну и хорошо. — Альк выхлебнул то, что вздыбилось над краем, откинулся на спинку стула и огляделся. — Как раз то, что мне нужно.
— А мне потом тебя к выходу на своем горбу тащить?
— Я быстро трезвею.
Вор скептически скривился, однако продолжать спор не стал. Сказать честно, он бы на месте саврянина тоже поспешил напиться и забыться.
А вот Рыска не понимала мужского обычая молча топить беды в кружке. Женщины, напротив, предпочитают о них говорить, и чем больше, тем лучше. Есть, конечно, опасность еще сильнее растравить душу, но иногда и просвет появляется.
— Может, лучше в молельню сходим, коптилочку за усопших поставим? — предложила она.
— Заткнись, дура, — вяло огрызнулся Альк, делая долгий глоток.
— Деньги, между прочим, у меня! — возмутилась девушка. — Вот сейчас обижусь, встану и уйду, а вы с кормильцем штанами рассчитывайтесь.
— Я тогда его просто прирежу. — Глаза у саврянина были такими пустыми, а голос — равнодушным, что Рыска сразу ему поверила и не на шутку перепугалась.
— Слушай, Альк…
— Заткнись, кому сказал! — Белокосый так саданул по столу кулаком, что на дребезг посуды оглянулись все посетители. В голосе прорвались истерические нотки, и Рыска с облегчением поняла, что кормилец, пожалуй, пойдет по земной дороге дальше, но с синяком под глазом. — Закрой рот, — уже тише повторил Альк. — И дай мне спокойно напиться.
— Правда, Рысь, помолчи, — поддержал его Жар. — Видишь, человеку плохо? Завтра поговорим.
На соседний стол поставили здоровенный поднос с тремя жареными курами, насаженными на один вертел. Заказавшая их компания разразилась восторженными криками и тут же принялась раздирать птиц на части, кто ножом, кто просто руками. Горячий жир обильно капал на поднос и брызгал во все стороны.
От запаха жареного мяса Рыску снова замутило.
— Я выйду на щепочку, — пробормотала она и, глядя в пол, поспешила к выходу.
Вышибала подозрительно покосился на оставленный девицей стол, но, видя, что там еще сидят люди, пропустил и даже услужливо распахнул дверь. А то знаем мы этих гостей: выскользнут поодиночке, якобы в сортир, и будто в нем потопнут!
Луна потускнела — или просто Рыска привыкла к факелам и свечам в кормильне. Горизонта больше не было видно, тьма и тьма, а костры на лугу — как звезды. Девушка постояла за порогом, жадно глотая прохладный воздух. Чувствовала она себя странно, будто заболела — голова тяжелая, щеки горят, но хочется не прилечь от слабости, а, напротив, куда-то бежать, что-то делать, чем угодно себя занять, лишь бы не думать.
Там, в лесу, лежало одиннадцать покойников, а миру до них не было никакого дела. Ну найдут их завтра или позже, оплачут и похоронят, но это не то… Утром все так же встанет солнце, потянутся по дороге обозы, и какая-нибудь тетка в веске за двадцать вешек отсюда будет полоть огород, даже не подозревая, что на земле стало на одиннадцать человек меньше.