Короче говоря, работа кипела: механик и старпом почти не показывались из машинного отделения, что-то долизывали в движках, "торпеды" в экзотическом рванье ковырялись на палубе – то драили ее до седьмого пота, то передвигали ящики, то помогали "дельфинам" уходить под воду в допотопных скафандрах, сверкающих начищенной бронзой махинах, по-зволяющих лишь шагать по дну, но ни в коем случае не плавать. Все это проделывалось для маскировки, если кто вздумает понаблюдать за нами очень пристально. Конечно, под водой, а вернее, в специальном отсеке яхты, находившемся ниже ватерлинии, пловцы освобождались от древних скафандров-гробов и надевали обычное свое снаряжение, чтобы затем по возвращении снова облачиться в ископаемую амуницию и передать ее на поверхности следующему звену. Только Питу приходилось вкалывать за двоих – как шеф группы "дельфинов", он устроил для себя скользящий график и торчал под водой почти три четверти суток. Я попытался было охладить его ретивое, но он лишь отмахнулся – мол, не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Я и отстал – делай, что хочешь и как хочешь, лишь бы дно под яхтой аль-Файеда было чистым, без всяких там сюрпризов в виде магнитных мин и наших "коллег", боевых пловцов противной стороны, способных на любую пакость.
И все-таки что-то меня смущало. Мы засекали повышенный интерес к яхте альФайеда, но он был каким-то нарочитым, вызывающе-демонстративным; а так не может работать ни одна уважающая себя организация специфического характера. Их суденышки постоянно менялись, и все на виду; в светлое время суток, будто кто карты тасовал, названия катеров закрашивались, притом так небрежно, что поневоле возникала мысль о похмельном синдроме команды, не отличающей малярную кисть от помазка для бритья. Иногда подваливало и рыбачье судно, грязное корыто, давно списанное на металлолом, но восстановленное каким-то камикадзе, в здравом уме на такой лайбе можно лишь болтаться на якоре у пристани и надираться до положения риз вместе с телками, изображая крутого морского волка. К нему, будто на отчет, спешили глиссер, то отходящий далеко в море, то возвращающийся, чтобы пройти опасными зигзагами между другими плавсредствами, и водные мотоциклы с мускулистыми парнями, гоняющими по волнам как сумасшедшие. Похоже, рыбачье судно изображало некий штаб или флагман компании придурков, без должного актерского мастерства играющих какую-то постановку; уж не знаю, драму, трагедию или комедию. Пропустив фотографии действующих лиц через компьютер, мы установили личности лишь трех человек. Это были сотрудники МИ-6, но настолько низкого ранга, что просто смешно было предполагать, будто на наших глазах затевается какая-то серьезная интрига.
О своих соображениях я доложил Кончаку и ждал его реакцию на мой отчет. А пока валял дурака, забавляясь разглядыванием яхты аль-Файеда – так сказать, выполняя долг – и визуальным измерением габаритов загорающих девушек, красивых и не очень, фигуристых и плоских, словно гладильная доска, но все равно чертовски желанных; из-за монашеского образа жизни, который я вел благодаря Кей – ах, Кей, Кей… – мне начали по ночам сниться эротические сны.
– Шеф, там парни Пита вытащили греческую амфору. – Боб Миллер подошел так тихо, что я от неожиданности вздрогнул.
– Бросьте ее, на хрен, в воду, – буркнул я, недовольный тем, что кэп перебил мои мысли.
– Наоборот, для маскировки амфору лучше поставить на виду…
– И использовать в качестве ночного горшка, – развил я идею Боба.
– Ну, как прикажешь… – Обиженный Миллер повернулся, чтобы уйти.
– Да ладно, шучу. Ты прав. Пусть тащат сюда все черепки, какие только найдут. Но – попутно. А то дай им волю, так они начнут откапывать из-под ила древнюю Атлантиду.
– Пит говорит, что они заметили "головастиков".
– Ну! – оживился я – так на жаргоне "дельфинов" назывались боевые пловцы стран НАТО. – Давай его сюда!
Пит не был многословным:
– Англичане… Воду замутили – и ходу. Пошутили.
Я не стал сомневаться в его определении национальной принадлежности "головастиков" – у боевых пловцов разных держав есть язык жестов; он и похож, и имеет много различий; вот по ним обычно и определяют, кто есть кто.
– Их базу отследили?
– А как же.
– Где она?
– На рыболовном корыте.
– Мы так и предполагали… – Я задумался.
– Может, лайбу того… – Пит сделал вы-разительный жест, изобретенный древними римлянами для определения судьбы поверженного гладиатора, – показал большим пальцем вниз.