— Без изменений.
— Без изменений?
— Так же, как и час назад.
Он хотел отключить связь, но медсестра продолжила напряженным голосом:
— Комиссар Гренс?
— Да?
— Со вчерашнего вечера вы звоните каждый час. Тринадцать раз за тринадцать часов. Хотя я обещала сообщить вам, если что-то изменится.
— Да?
— Я понимаю, вы тревожитесь, господин Гренс. Но ваши звонки… вы ведь звоните только ради себя. Они не влияют на самочувствие вашей жены.
Кунгсбру как вытянутая белая рука между Кунгсхольмом и Нормальмом, мягкий снег укрывал обычно жесткую и безликую магистраль. Он припарковал автомобиль возле высокого дома, на седьмом этаже которого размещалась прокуратура, заметил неподалеку крутой джип Огестама, такие приобретают нувориши.
Огестам был на месте. Гренс надеялся, что так и будет.
Лифт был весь в зеркалах, и комиссар повернулся спиной к собственному отражению, которое смотрело на него. Мужчина под шестьдесят, грузный, седой, на лице печать застарелой усталости. Весь путь наверх занял ровным счетом минуту, он был один, наедине со своими мыслями. И это невыносимо. В нем нет для этого места, он отталкивал это, отгонял прочь, а оно все равно, черт побери, приблизилось вплотную, и ему пришлось взяться за мобильник, позвонить кому-нибудь, кто не был им самим. Сначала он набрал номер Анни, Софиахеммет, снова услышал голос медсестры и отключился, не сказав ни слова. Позвонил Херманссон. После завтрака в кафе с музыкальным автоматом они больше не разговаривали, у него не было времени или он просто доверял ей и в глубине души знал, что она ведет расследование дела о сорока трех ребятишках не хуже любого другого. Молодая, умная, всего год в должности инспектора и пять лет в полиции, у него самого продвижение по службе шло куда медленнее. Она не отвечала, а эсэмэску он оставлять не стал, плоховато усвоил, как это делается. Но потом позвонил еще раз, оставил голосовое сообщение: попросил связаться с ним.
— У тебя усталый вид.
Молодой помощник главного прокурора сидел за блестящим письменным столом в кабинете, за окном которого открывалась панорама столицы, и старался выглядеть участливым и солидным.
— У меня нет времени на чепуху.
— Я слышал от Сундквиста, что у тебя… некоторые сложности в личной жизни.
Гренс терпеть не мог этого лощеного типа, с самой первой встречи, и никогда не пытался это скрывать.
— Тебя это не касается.
— Как себя чувствует…
— Я на работе. И хочу говорить о работе. Если у тебя есть время послушать. Итак?
Ларс Огестам вздохнул. Почему-то он каждый раз забывал, что разговора не получится. Он человек, а люди говорят друг с другом, и он всегда так делал и всегда сразу же понимал, что с Гренсом ничего не выйдет.
— Кофе?
— Не в твоей компании.
Прокурор вздохнул, раз и другой, потом жестом показал, что сдается.
— Слушаю.
Эверт Гренс словно бы не видел стула, предложенного Огестамом.
— Я хочу спуститься.
— Спуститься?
— В туннели.
— Как…
— Через колодец возле Крунуберга. С отрядом быстрого реагирования. Сегодня.
— С отрядом быстрого реагирования? Но ведь в метро есть своя полиция. Они всё там знают.
— В тех туннелях нет ни рельсов, ни перронов. Там черным-черно, тесно, неизведанно. Мне нужен отряд быстрого реагирования.
Ларс Огестам улыбнулся:
— Кто же, по-твоему, Гренс, даст тебе разрешение?
— Отряд быстрого реагирования. И я сделаю это сегодня. Мне нужно восемьдесят человек.
В улыбке все больше сквозил сарказм.
— Всего лишь восемьдесят. В общей сложности?
— Верно. В полном составе. Невзвирая на выходные и сверхурочные.
Молодой прокурор покачал головой, снова улыбнулся.
— Слушай, Гренс, такие разрешения не в моей компетенции. Это прерогатива начальника губернской полиции.
На столе у Гренса лежало тридцать два незавершенных дела. А несколько часов назад появились тридцать третье — выброшенные дети — и тридцать четвертое, когда на больничной койке в кульверте обнаружили женщину.
— Черт побери, Огестам! Мы теряем время!
Он чувствовал перенапряжение еще до того, как единственный человек, которому он полностью доверял, едва не покинул его, он сжимал ее руку, крепко-крепко, чуть не раздавил.
— Мы знаем, убийца той женщины находится там!
Он и в других обстоятельствах не очень-то умел контролировать свой гнев.