42 
Выпрыгнувший из кабины шофер бросился как раз к этому самому окну и уставился на него, яростно и беззвучно шевеля губами – с таким видом, словно загибал семиэтажную конструкцию.
Из кузова выпрыгивали «гробокопатели» – обоего пола, числом около десяти, и все какие-то понурые, удрученные, пыльным мешком из-за угла пришибленные, и это что-то не вполне походило на обычную рабочую усталость после душевной работы лопатой...
– Вон она, – тихонько сказал Котовский, подталкивая Мазура локтем. – Томка.
Мазур откровенно уставился в указанном направлении:
– Которая? В клетчатой рубашечке?
– Нет, у которой на майке лошадь...
Мазур присмотрелся. И ощутил легонькое разочарование: он отчего-то ждал, что увидит роковую красотку вроде Лары. Ничего подобного. Девица как девица, отнюдь не урод, но ровным счетом ничего особенного – молодая, крепенькая, коротко стриженая, обыкновенная. Из таких во времена юности Мазура обычно рекрутировались боевитые комсорги или заядлые спортсменки, не то чтобы мужеподобные, но лишенные некой неуловимой доли секс-эппила. Только глаза определенно от Гвоздя – такие же светло-синие, волевые...
Они так и не разошлись – стояли тесной кучкой, почти не разговаривали, и лица оставались удрученными, потерянными. Их шофер торчал у разбитого окна, зло курил, то и дело сплевывая под ноги. Громко бросил подошедшей к нему женщине, выглядевшей гораздо старше студентов:
– Пулеметик бы где взять...
Она, стиснув ладонями виски, охнула:
– Славик, хоть ты под ногами не путайся...
Ну, начальница, конечно, определил Мазур. То ли правая, то ли левая рука профессора Буряковского. Классический пример ученой дамы средних лет, с грехом пополам пережившей и перестройку, и все последующее: характерная легонькая истеричность на лице, суетливая развинченность движений...
Котовский браво шагнул к ней, издали улыбаясь:
– Галина Прокопьевна, как она, жизнь? Мы вот опять к вам нагрянули по срочной надобности...
Она вскинула на него глаза, трагическим тоном изрекла:
– Ох, простите, Павел Федорович, я вас и не заметила... Вы извините, у нас тут неприятности...
– Это с чего бы вдруг? – сияя золотыми зубами, пожал плечами лысый. – Места прекрасные, воздух чистейший... Кто посмел ученых людей обижать?
– Обезьяны здешние! – сказала она в сердцах. – Прости меня, Господи, за такие слова, но тут никакой интеллигент не выдержит...
– Сагайцы? – насторожился Котовский. – Что стряслось-то?
– Что-что... Приехали на раскоп целой бандой, верхом, с ружьями, у одного, по-моему, даже автомат был... С рожком такой, как в кино...
– А вы не преувеличиваете, хорошая моя? – спросил Котовский, оглянувшись на Мазура быстро и цепко.
– Очень похоже, а вы знаете, что не преувеличиваю... Автомат ведь очередью стреляет? Трах-тах-тах?
– Ага, – сказал Котовский. – Есть у него такая особенность.
– Вот видите. У них и автомат был.
– Это точно, – сказал рядом шофер, ни к кому в точности не обращаясь. – Натуральный «Калашников», хотя и старенький. Что я, в армии не служил?
– Интересные дела, – сказал Котовский. – И что?
– Ну, что... Разъезжали по полю и палили вверх, – вовсе уж надрывным тоном поведала Галина Прокопьевна, нервно похрустывая худыми пальцами. – Сначала издали, потом все ближе и ближе. В конце концов начали в нас целиться, орать разную похабщину... И насчет наших девочек, и насчет того, что нам следовало бы отсюда убраться, и побыстрее. С их древней независимой земли. Один, скотина, из ружья так выпалил, что пуля над головами пролетела. Ну, я распорядилась прекратить работу и возвращаться в лагерь. Так один на прощанье прикладом двинул по стеклу на полном галопе, джигит долбаный...
– Милицию надо, – угрюмо сказал шофер. – Только откуда ее тут возьмешь... Где старшой, интересно?
– Увы... – сказал Котовский. – В обнимочку с бадьей почивает.
– Послал бог начальничка...
Котовский, отведя Мазура в сторонку, скороговоркой сообщил:
– Пора отсюда линять, Степаныч. Берем Томку и линяем. Нехорошие дела. Совсем мне не глянется болтаться там, где эти чингисхановы внуки на тропу войны собрались...
– Боишься? – усмехнулся Мазур. – Стволов у нас до черта...
– Бояться не боюсь, а играть в индейцев решительно неохота, – честно признался лысый. – Видишь ли, Степаныч, тут – самая азиатская окраина государства. На пару сот километров вправо-влево и вокруг ни власти, ни писаных законов, ни, что гораздо печальнее – п о н я т и й. А это уже такой край, что дальше ехать некуда. Законченная Папуасия. С этими азиатами по понятиям толковать заранее бесполезно. Нравы у них совершенно первобытные: ни авторитетов не понимают, ни понятий, ни сложившегося уклада... Как тыщу лет назад. Творят, что хотят, совершенно не думая, что им за это может быть. Этакий своего рода беспредел. Хуже ничего нет, точно тебе говорю. Здесь такие бандочки что хотят, то и творят. Его ж потом еще найти надо... Вот по ту сторону, в Монголии, с ними разговаривать умеют. Ежели т а м такой вот джигит с нашей стороны на краже скота попадется, разговор короткий – бросят в яму и будут месяц на голову какать, пока с голоду не загнется, потому что кормить его никто не озаботится...
42 
