Она засмеялась еще раз, так же механически.
— Спросили, как меня зовут. Я сказала — Агнета Эрикссон.
— Ух ты, — выдохнул я. Это имя я видел на двери.
— А потом скрутили меня, отняли ключи, все обыскали, перевернули, а потом... он сделал... это.
Зверь заерзал у руля.
— Но когда они уходили, — сказала она, — то попросили передать привет...
Машина катилась прямо на слепящий закат. Мы ждали окончания фразы. И она сказала медленно:
— Кристине Боммер.
14
— А теперь полиция ищет и меня, — сказал я.
В большом зале воздух был едкий от пыли. Я укрывался в глубине архива «Утренней газеты», за тоннелями без потолка, выстроенными из металлических ящиков. Коммутатор обещал перевести разговор на аппарат, любезно установленный на один из столиков, к которым обычно присаживались посетители. Дирекция тоже приложила старание — позвонить из редакции на этот аппарат в тот вечер было нельзя.
— Мне нужен твой номер, — потребовал я.
Она была пунктуальна, позвонила точно в тот момент, когда изо всех радиоприемников в архиве зазвучали звонкие позывные последних известий. Мою манеру разговаривать она не одобряла.
— Послушай, ты, красотка, — сказал я. — Убили моего товарища по работе. Изнасиловали мою подругу. За мной гонятся с двух сторон: банда преступников и легавые. А я еще ломаного гроша не получил даже от тебя.
— Ах, так ты стараешься ради денег?
Это она произнесла автоматически. Любимое оскорбление богатых дураков. Я не отвечал. Дурой она не была.
Она помолчала. А потом прошептала:
— Почему полиция тебя ищет? И кого изнасиловали?
Я вздохнул. День выдался долгий. Так осторожно люди играют, когда уже не полагаются на свои козыри.
— Нам надо встретиться, — сказал я.
Ничего другого не оставалось.
— О'кей, встретимся еще раз. — Ее голос звучал решительно. — Завтра, рано утром.
— Погоди, — сказал я. — Если мы встретимся, я хочу получить ответ на один вопрос. Скажешь мне, кто сообщил насчет ограбления броневика.
Она ответила мгновенно:
— Не могу.
— Ты забываешь об одной вещи. За мной гонится полиция.
Долгое молчание. Потом вдруг:
— О, черт, ну и натворил же ты делов!
Я засмеялся. И сразу все лицо прошило болью.
— Это я сделала.
И нервно хихикнула.
— Дорогая фрекен Привыкшая-что-капризы-исполняются, милейшая избалованная лапочка! Это не я натворил дел. Это ты и такие, как ты, десятилетиями орудовали в нашем обществе, защищали его ползучие капиталистические ценности. А теперь сваливаете на меня? Я ничего не натворил! Я только что тут появился!
— Ладно, — сказала она ясным голосом. — Мы оба устали. Увидимся завтра. В восемь? Это не рано?
— Где?
— То же место, что и в прошлый раз.
— Какое из них?
— Не прикидывайся, там, где мы встретились.
— Ладно. Но только... Не бери с собой Гугге. Оставь его дома, в его колыбельке.
Она фыркнула и положила трубку.
Тарн стоял на темной улице. Он только повязался шарфом. Шляпа была на затылке. Может, он был не Богарт из «Касабланки». Может, он был Алан Лэдд из «Наемного убийцы».
— Привет, — сказал он, еле двигая губами.
Обычно он стоял у бокового выхода после работы и ждал — ребята в репортерских машинах подвозили его домой. У него, как правило, не оставалось денег на месячный автобусный билет.
— Гм-м, — отозвался я, и мне стало стыдно.
— Они...
— Знаю, — сказал я. — У моего домашнего подъезда стоят трое и наблюдают.
Он неуклюже поправил шляпу на встрепанных волосах. Он выпил чуть лишнего и очень старался, чтобы не было видно.
Вечер был теплый, темный и теплый. Слабо пахло горячим асфальтом и бензином.
Долго он не продержится, подумал я. Начал он еще подростком. Работает журналистом четверть века. И до пятидесяти не дотянет.
— У тебя есть где переспать?
— Устроюсь, — сказал я.
— А то можешь...
— Спасибо, Тарн, не надо.
Он кивнул.
— Ты и я, — сказал он, — завтра вместе обедаем.
Мне скоро потребуется блокнот, по часам дела записывать.
— Завтра у меня день трудный.
— Ты и я... завтра вместе обедаем. Это приказ. Побеседуем с одним парнем, который все знает об охранном бизнесе.
Еще один?
— Тебе нельзя ночевать в Старом городе, — хрюкнул Тарн. — Еще долго.