Особенно,... 
47 
Когда он шагал по коридору отеля «Савой», сердце, что скрывать, колотилось чаще обычного. Шевельнулось даже совершенно мальчишеское желание повернуть назад, и он, внутренне посмеиваясь над собой, покрутил головой: хорош же черный гусар…
– Войдите! – ответил на его стук знакомый голос.
Он остановился на пороге.
– Боже ты мой, – насмешливо сказала Надежда. – Ухватки из арсенала провинциального трагика: застыли столбом, изобразили на честной, открытой физиономии полное обалдение… Вы не переигрываете, милый Николай?
– Извините, – сказал он, сделав пару шагов вперед. – Но вы и в самом деле чертовски восхитительны.
– Браво. Великолепный переход от полного смущения к конногвардейской вольности в комплиментах… Вы не в уланах ли служили, я запамятовала?
– В черных гусарах, – сказал Сабинин потерянно. – Простите…
Надежда разглядывала его с той самой наивной естественностью, что сводила с ума сильнее опытного кокетства. Она и в самом деле была ослепительна: в декольтированном сиреневом платье, даже на его мужской взгляд профана, дорогом и сшитом отнюдь не в провинции, с уложенными в безукоризненную прическу волосами, большим нежным ртом и загадочными глазами амазонки, вздумавшей вдруг притворяться хрупкой и нереальной тургеневской девицей. Брильянтовые капельки в ушах были определенно настоящими, как и камень в кулоне – ничего похожего на тот страз, которым Сабинин себя украсил в бытность болгарским князем.
– Милейший социал-демократ, вы во мне дыру пропалите, если и дальше так будете таращиться…
– Простите, – сказал Сабинин.
– Вам не заказать ли валериановых капель? Или героиновой настойки, которую ваш Багрецов считает панацеей от всех хворей? Не стесняйтесь, я позвоню коридорному…
– Вы знаете Багрецова? – задал он вопрос, тут же показавшийся ему самому донельзя глупым.
– О господи, разумеется. Живой экспонат из застекленной музейной витрины под табличкой: «Народная воля»…
– Вы к нему несправедливы. По-моему, очень приличный и добрый человек, полон сил и энергии…
– Уж это верно, – кивнула Надежда. – Настолько полон, что в прошлом году энергичнейше пытался за мной ухаживать, отнюдь не в тех смыслах, что мы связываем с учением Платона… Я не о том, Николай. Человек он, может, и милый; но что до меня, никогда не прощу ему, что после столь яркой юности превратился в законченного, вульгарнейшего обывателя.
– Ну, не всем же быть героями…
– Я понимаю. И все равно грустно… Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?
– Да нет, пожалуй, – мотнул он головой, опустившись в кресло. – Какое все-таки у вас дело ко мне?
Надежда уселась напротив, задумчиво глядя на него. Потом сказала:
– У вас, говорят, были неприятности с полицией…
– Ерунда, – сказал Сабинин. – Все благополучно обошлось. Просто меня угораздило оказаться неподалеку, когда наша милая Катенька…
– Я знаю, – сказала Надежда. – Наслышана уже, как же… Все газеты, все вечерние выпуски только об этом и кричат, правда, подробностей никто не знает толком, однако лишь «Loewenburger Spiegel» как-то ухитрилась довольно много разнюхать… – Сабинин надеялся сейчас, что лицо у него совершенно непроницаемое. – Бедная барышня, разумеется, из полиции уже отвезена прямиком в то медицинское заведение, где ей самое место, между нами говоря. Поразительно, до чего ваши социал-демократические ряды порой напоминают кунсткамеру. Такие экземпляры встречаются…
– Вот эта колкость – не ко мне, – сказал Сабинин. – Меня, пожалуй что, нельзя назвать правоверным и убежденным социал-демократом…
– Но вы же – с ними?
– А что прикажете делать? – пожал плечами Сабинин. – Если уж судьбе так было угодно. Они меня, можно сказать, приютили в трудный момент, без них, честное слово, пропал бы…
– Следовательно, считаете себя обязанным хранить им верность?
– Как же иначе?
– Однако какой вы… Шевалье без страха и упрека? – Она смотрела с неприкрытым лукавством. – А что у вас там, шевалье, вышло с казенными суммами?
– Да так, некоторые коллизии… – ответил он без особого смущения. – Неужели вас, члена столь боевой революционной партии, волнует финансовое благосостояние империи?
– Ни в малейшей степени, – заверила она с обаятельной улыбкой. – Вовсе даже наоборот… Итак, вы, как человек честный, рыцарски настроенный, храните верность социал-демократам…
«Вот оно! – пронеслось в голове у Сабинина. – Неужели начинается? Самый удобный момент, чтобы от этой вежливой, ничего не значащей реплики перекинуть мостик к другим революционным партиям, которые тоже не прочь украсить свои ряды проверенными лихими ребятами… Кудеяр, похоже, все рассчитал математически точно…»
47 
