143 
По щеке рапсода прокатилась слеза и капнула на грудь все еще безмолвствующего Аполлония. Стоящий сзади человек только хмыкнул и ухмыльнулся при виде расчувствовавшегося Эрота – он, похоже, достаточно хорошо знал незаурядные актерские способности своего приятеля.
– Прекрасно выглядишь, Аполлоний! – рапсод критически осмотрел расплывшуюся фигуру купца. – И домишко у тебя что надо. Цветочки, мозаика… Богато живешь. Так чего же мы стоим? Или не рад, а? – пытливо заглянул он в остановившиеся глаза Аполлония. – Прости, я просто неудачно пошутил. Конечно же ты, как и я, счастлив встретить старого приятеля. А! – вдруг вскричал он, хлопнув себя ладонью по лбу. – Забыл. Скверно и непростительно, но сейчас исправлю… – он отстранил слугу и позвал: – Собачка, поди сюда! Иди, иди, тут тебя не обидят.
В дом, угрюмо поглядывая на собравшихся, неторопливо и важно прошествовал огромный лохматый волкодав. Он немного прихрамывал на переднюю лапу, а в его густой темно-рыжей шерсти кое-где заплутались колючие шарики репейника.
– Узнаешь? – любовно почесал пса за ухом рапсод. – Да, это тот самый зверюга степных разбойников. Обычно я его с собой не беру, но сегодня такой день – встреча друзей по несчастью. Я ему придумал отличную кличку – Фат, – Эрот заразительно рассмеялся. – Как память о нашем приключении. Фат, поприветствуй хозяина!
Псина мигнул несколько раз, посмотрел, как показалось купцу, с укоризной на рапсода, и протянул Аполлонию свою лохматую лапищу. Купец от неожиданности пожал ее и, смутившись, быстро отдернул руку.
– Признал! – восхитился Эрот. – Умнющий пес, доложу я тебе, Аполлоний. Когда мне бывает туго с деньгами, он идет на пристань и приносит свежую рыбу. Нет, нет, он не ворует! Я предполагаю, что его просто угощают… ну, скажем, за приятную внешность и безобидный нрав. Сейчас он – как и я, между прочим, – голоден, потому и не в настроении, а так псина отменная. Умница.
– Да, конечно… проходи, – смутился Аполлоний при последних словах рапсода. – Садитесь. Сейчас будет вино… и перекусить…
– Какие великолепные краски, – восхищался Эрот, разглядывая расписные стены столовой. – Даже в Афинах – а я бывал там не раз – трудно сыскать такую красотищу. А лепнина… Ух ты-ы…
– Правда? – польщенный купец наконец соизволил улыбнуться. – Тебе и впрямь нравится?
– У меня просто не хватает слов, чтобы выразить свое восхищение. Впрочем, иного и не должно быть – у такого знатного и известного во всем Боспоре господина, как ты, все, конечно же, самое лучшее и дорогое: дом, усадьба, еда и вино…
– Ты прав, – напыжился Аполлоний. – Все это так. Убери, убери сейчас же! – зашипел он на слугу, принесшего кувшин с местным вином – скиф справедливо рассудил, что такие подозрительные гости его господина вполне могут обойтись и недорогим боспорским. – Неси родосское, – приказал он. – Болван… – и извиняющимся голосом сказал, обращаясь к невозмутимому рапсоду: – Он у меня недавно, еще не все знает, потому и перепутал.
– Я так и предполагал, – благодушно кивнул Эрот и наполнил чаши родосским, появившимся на столе с волшебной быстротой. – Э, погоди! – вдруг спохватился он. – Вы ведь не знакомы, – Эрот показал на молчаливого приятеля. – Это весьма уважаемый господин, владелец одной из лучших харчевен Пантикапея, мой друг Мастарион.
Мастарион вежливо кивнул и жадно схватил фиал. Его мучила жажда со вчерашнего вечера, и потому он мечтал только об одном – побыстрее залить адский огонь, сжигающий внутренности и вызывающий мелкую дрожь в руках.
Конечно, про лучшую в Пантикапее харчевню Эрот загнул. Мастарион все-таки купил злачное место по настоятельному совету Эрота, но не в черте города, а в гавани, в одном из тех гнусных закутков, где обычно шлялись весьма подозрительные личности, готовые отправить в Эреб за один-два обола любого, и где обретались гетеры самого низкого пошиба. Называлась харчевня «Хромой пес», кормили в ней скверно, а от вина нередко случались колики в животе и еще кое-что и вовсе непотребное.
Мастарион хотел изменить название своего приобретения, но рапсод настоял оставить все, как было, и в качестве талисмана подсунул харчевщику хромого пса, ужасного обжору и такого же пройдоху, как и сам.
Поначалу Мастарион, засучив рукава, горячо принялся за работу, лелея надежду как можно быстрее поправить свои дела и разбогатеть. Но роспись на стенах, на которую он потратил почти все свои сбережения, вскоре опять покрылась копотью и всяческими непристойными надписями, а нанятые в услужение новые повара-вольноотпущенники и слуги стали воровать пуще прежних. Тогда Мастарион махнул на все рукой и запил. Впрочем, к его великому удивлению, концы с концами он кое-как сводил и даже имел мизерную прибыль, но стать богатым и уважаемым гражданином Пантикапея ему с такими доходами не светило.
143 
