138 
В конюшне царило уныние. Оставшиеся наездники наотрез отказывались испытать судьбу и выставлять себя на посмешище. Звероподобные дикари явно были им не по зубам, что они и не преминули заявить вовсе потерявшему голову распорядителю скачек, уже мысленно представлявшему, какие громы и молнии обрушит на его голову начальство. Поминая недобрыми словами злокозненных меотов, невесть в каких краях откопавших этих коней, он вымещал злость на помощнике. Тавр отмалчивался, но по нему было видно, что еще немного, и он просто удавит надменного и бесцеремонного фракийца.
– Готовьте саврасого, – неожиданно прозвучал среди всеобщего галдежа спокойный голос Савмака.
– Ты что, юнец, рехнулся?! – вскричали едва не в один голос наездники-гиппотоксоты. – Он убъет тебя. Этот зверь почище тех, что были первыми.
– Тихо! Тихо! – заслонил юношу приободрившийся фракиец. – Он знает, что делает. Если ты продержишься на нем хотя бы один круг, клянусь, он твой, – сказал распорядитель скачек, обращаясь к Савмаку. – Прошу, не посрами… – добавил уже жалобным голосом, что было на него совершенно не похоже.
Савмак только кивнул в ответ и под неодобрительные шепотки укротителей вышел из конюшни.
Гипподром забушевал – Савмака узнали. Ксено, так и не успокоившаяся после разговора с юным скифом, процедила сквозь зубы, обращаясь к одному из своих поклонников, знатному, но недалекому аристократу, сыну Пантикапейского стратега:
– Как бы я хотела, чтобы этого вонючего номада конь растолок в лепешку.
– Ты несправедлива к нему, Ксено, – недоумевающе поднял тонкие подбритые брови поклонник. – Юноша весьма приятной внешности, я бы сказал, даже красив. И одежда на нем вполне… Кстати, и манеры у него достаточно приличные.
– Ах, замолчи! – гневно вскричала красавица, с напряженным вниманием наблюдая за конюхами, выводившими в это время саврасого на поле. – Этот конь то, что нужно… – мстительно пробормотала она, заметив каких усилий стоило дюжим конюхам удержать застоявшегося дикаря.
Поклонник смиренно опустил глаза и только покачал головой – в таком состоянии он видел прекрасную Ксено впервые.
Савмак кипел. Слова очаровательной девушки не выходили из головы. «Значит, вонючий варвар»… – повторял он наверное в сотый раз, стискивая челюсти до зубовного скрежета. Сейчас он готов был сразиться с любым количеством врагов, чтобы дать выход так неожиданно разбуженной фамильной гордости и совершенно непонятной злобе.
Саврасого уже почти подвели к помосту, когда Савмак, не говоря ни слова, вскочил ему на спину прямо с земли, будто у него выросли крылья. Зрители ахнули. Опешившие конюхи в невероятной спешке сняли арканы и поторопились отбежать подальше от копыт дикого жеребца, взбесившегося, будто его ткнули раскаленным прутом. Дико взвизгнув, Савмак рванул поводья и изо всей силы огрел коня нагайкой. Полуобезумевшее животное от такого доселе не испытанного оскорбления на какой-то миг потеряло голову и ударилось в бешеный галоп.
Первый круг Савмак, сам, как и жеребец, пенясь от злобы, не переставая, хлестал его нагайкой-треххвосткой. Дикарь мчал с такой скоростью, которая была не под силу даже лучшим чистопородным скакунам. Гипподром ревел, бурлил и удивлялся. Наездник, прильнувший к лошадиной шее, словно слился с конем, и издали они казались двухголовым кентавром.
Саврасый опомнился только пройдя второй круг. Он попытался выкинуть такой же номер, что и первый дикарь – завалиться на бок, – но Савмак, не раздумывая, ударил его рукоятью нагайки по ноздрям. Забыв от острой боли свое намерение, саврасый, мотая головой, завертелся на месте, время от времени поднимаясь на дыбы. Из его разорванных удилами губ летела густая кровавая пена, неистовое ржанье перекрывало рев зрителей.
Для Савмака все смешалось: земля, небо, зрители. Казалось, что он сидит в бешено мчащейся по кочкам колеснице, раз за разом взлетающей в воздух. Рассвирепевший не меньше, чем конь, юноша рычал и ругался на всех языках, какие только знал.
Наконец юный скиф постепенно начал приходить в себя. Немного попустив поводья, он дал возможность саврасому опять помчаться по кругу скакового поля. Несмотря на отчаянные усилия, затраченные в схватке с наездником, жеребец бежал почти с такой же скоростью, что и прежде. Успокоившийся Савмак мысленно пожалел бессловесную скотину, над которой совершалось такое насилие, и порадовался – если он все же сумеет укротить этого дикаря, лучшего коня не сыскать во всей Таврике.
138 
