Особенно,... 
104 
Толкаясь, зеки располагались на нарах, причем, как заметил Спартак, места на среднем ярусе деловито, незаметно и споро оккупировали именно те, кого Спартак выделил из общей массы. Блатные. Они действительно отличались от остальных – даже однотипные, в общем-то, робы носили как-то неуловимо по-своему...
Дверь, со скрипом проехав по направляющим, закрылась, лязгнул засов, надрывный лай подутих. Капитан что-то скомандовал конвою, послышался дробный топот солдат, спешивших занять свои места, а потом раздался свисток паровоза. Вагон дернулся, клацнув сцепкой, как ружейным затвором. «Внимание, товарищи, – вяло подумал Спартак, – очередная эпопея Котляревского начинается! И даже не эпопея, а этапея...»
Маневренный паровоз оттащил вагон на другой путь, где под матерок станционных работяг его прицепили к эшелону. И наконец поезд тронулся.
Поехали.
Блатные ребята вели себя совсем как отправляющиеся на курорт отпускники – они похохатывали, о чем-то переговаривались, один выудил из «сидора» засаленную колоду карт – явно самодельных... Полное складывалось впечатление, что уголовники прекрасно друг с другом знакомы, и уже не первый год.
– Во, глянь, урки загоношились, – вроде ни к кому не обращаясь, вполголоса проворчал сосед Спартака, дядька с землистого цвета лицом. – Им-то что, считай, на родину возвращаются – им что тюрьма, что лагерь, все одно дом отчий. Тут-то они пока тихие, сучары, потому как их меньше, не то, говорят, мигом бы свои законы понаустанавливали...
– Кто говорит? – повернувшись к собеседнику, лениво поинтересовался Спартак.
Разговаривать ни с кем не хотелось напрочь, но и молчать всю дорогу тоже было невозможно.
– Во даешь! – удивленно протянул дядька. – Ты откуда такой свалился? Или тебя, хе-хе, прямо с улицы сюда определили? Пока до трибунала в тюряге сидели, а потом этапа дожидались, это самая популярная тема в камере у нас была, окромя, конечно, баб... Мне-то повезло, в моей «хате» в основном из плена освобожденные сидели, а вот про другие камеры, где этих тварей больше было, много чего паскудного говорят. Неужто не слыхал?
– Да вот вышло так, что я и до, и после приговора в одиночке сидел, – ответил Спартак.
Про свое шапочное знакомство с некоторыми воровскими привычками, почерпнутое в процессе общения с Марселем, он пока решил не распространяться. Бог его знает, как на это отреагируют попутчики... Этот дядька, к примеру. Сразу видать, что блатных он, мягко говоря, не жалует.
– Может, расскажешь, куда направляемся? Меня Спартак зовут.
– Гвардии сержант Федор Барабанов, – отрапортовал дядька, крепко пожимая протянутую руку. – Бывший фронтовик, танкист, на втором годе войны в плен попал, теперь наши освободили и сюда вот по 58-1-б определили... А ты че, не русский, что ли?
– Это почему еще?
– Имя уж больно заковыристое.
– В честь одного бойца из Древнего Рима назвали, – кратко ответил Спартак.
– Эвона... А куда едем, сам до конца не знаю. По дороге конвоиры болтали, я послушал, но и они, кажись, не до конца в курсе... Определили нас с тобой, брат, в этап, направляющийся то ли в Беломорско-Балтийский ИТЛ, то ли в Соловецкий ИТЛ, то ли на комбинат НКВД, что на Кольском полуострове, слыхал о таком? Короче, лес валить будем. А где именно – какая разница? Главное, что не в Воркуте. Там холодно.
Колеса перестукивались на многочисленных стрелках, за окошком, расположенным в коридоре напротив зарешеченной двери камеры, мелькали какие-то фабричные районы Москвы, хотя рассмотреть что-то через грязное стекло было почти невозможно.
– А я вот слыхал, – вступил в разговор третий сосед Спартака и Федора, молодой парень с интеллигентскими усиками, – что будем мы там строительством заниматься. Какой-то комбинат горнодобывающий возводить. А может, канал восстанавливать[23]. Меня Виктором зовут. Виктор Мозговой, – добавил он, протягивая руку. – Может, вместе будем держаться? Вместе проще, честное слово, и с этими, – он скосил глаза на сторону, где резались в карты блатные, и понизил голос совсем уж до еле слышного шепота, – проблем меньше.
– Ты что, опытный сиделец? – спросил Спартак.
– Да какое там, первый раз. Меня в Москву тоже этапом доставили, из Орла. В нашей камере, – он криво усмехнулся, – еще ничего, а вот в соседней, там урок больше было, такой беспредел сразу после отправки начался, страх! И вещи, что получше, себе забирали, и пайку, а кто поодиночке пробовал возмутиться, так отмутузили, что кровью харкали...
104 
