Глава восемнадцатая

Вожди поневоле

В тридцати километрах от заставы Ягодная Комсомолец сказал:

– Развилка. Это символично.

– И куда какая? – спросил Спартак.

Их колонна из шести грузовиков, два из которых были еще лагерные, остановилась на довольно обширной лесной плеши. Здесь дорога раздваивалась, огибая взгорок, где точно посередине темнел под снегом небольшой каменный фундамент. Финский, наверное. Что тут могло находиться в годы оны, совершенно непонятно. Сторожевая будка, дом отшельника? В принципе, глубоко плевать. И без принципа тоже плевать.

– Как выяснилось на краю жизненного пути, весьма полезно иметь стопроцентную память на географические карты. Дорога направо, – Комсомолец показал рукой, – ведет в лесничество. Лесничество не есть тупик, как можно подумать. Дорога продолжается и дальше, но забирает в сторону от границы. Как понимаю, раньше она связывала ныне отсутствующие на карте хутора. Видимо, основательно заброшенная дорога, а раз ею давно не пользуются, то, скорее всего, грузовикам будет не пройти. Придется бросить и идти пешком.

– И куда выйдем? – спросил Спартак.

– Дорога выведет к новым колхозам, то есть к деревням, в которых живут послевоенные переселенцы. Там передохнуть, набраться сил, запастись продуктами. А дальше брать за шкирку какого-нибудь местного Ивана Сусанина, и пусть ведет к границе лесными тропами.

– А дорога налево, – теперь уже Спартак показал рукой, – ведет, соответственно, на заставу...

– Именно так...

Появившийся вчера вечером самолет авиаразведки развеял появившуюся было уверенность, что они крепко держат фарт за хвост, а бога за бороду. Впрочем, им и так довольно долго сказочно везло, грех жаловаться.

Не представляло труда догадаться, что будет дальше. Теперь противнику известно, куда движется колонна и где она в данный момент находится. Короче, известно все, что нужно, чтобы окружить и уничтожить. И совершенно ясно, как противник станет окружать и уничтожать. Только вот поделать ничего нельзя.

Отступление лишено всякого смысла. Во-первых, не для того прорывались, чтобы отступать, во-вторых, сзади нагоняют преследователи, аккурат на них и выйдешь, а пока с ними бьешься, в спину ударят те, кто встает сейчас заслоном перед советско-финской границей.

Выход был один – разделиться и пробиваться разными колоннами. То есть одна группа идет, как шла, и выходит прямиком на заслон, через который пытается прорваться. Возможностей прорваться, откровенно говоря, негусто, но зато у второй группы есть все шансы в это время отойти подальше и, может, даже оторваться от преследователей. Только вот кто добровольно заявится в группу первую, в группу, называя вещи своими именами, смертников? Мало таких наберется, если вообще найдутся охотники. Не тот народ, чтобы своими жизнями выкладывать путь на свободу другим. Поэтому и говорить правды не следовало. Так решил Спартак. Просто сказать людям, что они делятся на две группы только ради того, дескать, чтобы легавым тяжелее их было выследить и настичь. И все, и достаточно.

Ну, понятно, между своими тайн быть не могло. Вечером у костра (заночевали прямо в лесу, на лапнике) Спартак, Комсомолец и Марсель обо всем договорились. Куда как просто договариваться, когда все прекрасно понимают – ну нет иного выхода, просто-напросто нет.

– Я пойду с первой колонной, – вдруг сказал Комсомолец, бросив в ночной костер докуренную папиросу. – Никакого жребия, так надо.

– Надо? – переспросил Марсель, снимая с углей кружку с чаем. – Что значит надо? Я отправлю Ухо за главного, и хватит.

– Надо, – твердо повторил Комсомолец. – Ну как тебе объяснить... Вроде карточного долга. Долг отдавать надо?

– Спрашиваешь, что ли?

– Спрашиваю.

– Без вопросов, надо, – сказал Марсель, отхлебывая чифирь.

– Вот я и хочу его отдать. Есть у меня такой должок. Судьбе проигрался. Все коны ставил не на те карты и проигрался в дым. Вот теперь хочу разом отыграться. Вытащу из колоды жизнь и свободу – будем считать, что отыгрался, помру – будем считать, что мы с судьбой квиты.

– А ты ведь всерьез, – сказал Марсель, внимательно взглянув на давнего приятеля.

  182