28 
– Нет, – с чувством сказал муж, – разбойница! Грымза кровожадная, ежа ей под юбку…
– Ах ты мерзавец! – взвилась жена. – А когда мама тебе денег на племенного быка ссужала, небось кланялся, ручку целовал!
– Я ей тот долг уже лет пять как отдал, – огрызнулся Сурок, спрыгивая с телеги. – Вернул бы и тебя, да не берет…
– Хам неблагодарный! – заголосила жена – к восторгу слуг и батраков, благоразумно притворявшихся глухими, чтобы не перепало и им. – Да я на тебя лучшие годы положила!
– Положила, ага, – подбуркнул муж, – лепешку коровью…
На родном подворье Сурок чувствовал себя куда увереннее и помаленьку расправлял плечи, поникшие в тещиной вотчине. Жена это тоже почуяла и перебросила войска на другой фланг.
– Как ничего не готовили?! – минуту спустя орала она в кухне на Муху. – Хозяева на то и хозяева, чтоб возвращаться когда им хочется, а не когда слуги соизволят их принять! Совсем от рук отбились, в углах паутина, в мисках плесень!
На вероломную атаку незамедлительно ответили катапульты: раздался оглушительный грохот – и нужда в мытье мисок отпала.
– Вики-и-ий! – визгливо воззвала Корова, отступая на крыльцо. – Иди погляди, что эта дура натворила! Целую стопку посуды об пол хряпнула!
Но союзные войска, оскорбленные недавним нарушением мирного договора, не пожелали вступать в бой. Смачно сплюнув под ноги, Сурок объявил всех баб похотливым порождением Сашия и пошел выпрягать коров. Сам, по-хозяйски проверяя, не натерло ли шкуры упряжью, и с тоской вспоминая те славные времена, когда во дворе ревела только скотина.
Наскандалившись до хрипоты, жена с женкой разбежались по комнатам, оставив слуг убирать поле боя. Фесся на скорую руку поджарила яичницу с салом и луком, от которой балованные сурчата воротили носы, а Корова так и вовсе отказалась выходить к столу. Рыска, подметавшая разлетевшиеся по кухне и комнате осколки, слышала, как хозяйка хлопает крышкой сундука, а потом хрустит пряником.
Зловещее грозовое напряжение продержалось на хуторе до вечера. Слуги и батраки ходили на цыпочках, стараясь пореже попадаться хозяевам на глаза и даже мелькать перед окнами. Копытинцы тоже не стали засиживаться и, убедившись, что раненому полегче и дорогу до дома он выдержит, завернули оглобли к воротам.
Свободное время у Рыски и Жара появилось только на закате, и то с цыплячий нос: скоро ужинать, мыть посуду и спать. Даже идти никуда не хотелось, дети пристроились на крылечке у ног дедка, неспешно оплетающего лозой большой глиняный кувшин.
– Деда, а где ты так раны штопать научился? – уважительно спросил Жар.
– На войне, где ж еще, – вздохнул тот. – Там мно-о-ого иглой поработать пришлось.
– А расскажи! – загорелся мальчишка.
– Чего? Как культи бинтовал? – Дедок старательно выровнял законченный рядок.
– Не, как воевал! Ты много саврян убил?
– Дай-ка припомнить… – Старик пожевал губами, глядя на темнеющее небо. – Ну ежели осаду Йожыга считать… одного точно камнем со стены приложил! Нас тогда всех на стены поставили: и писцов, и кухарей – оборону держать… Крючья отбрасывали, веревки рубили, а если уже поздно – то каменюкой в харю! Мало их было, камней-то, беречь приходилось…
– Ну-у-у… – разочарованно протянул Жар. – А чтоб мечом? Или из лука?
Дедок тихонько рассмеялся:
– Дурачок ты, дурачок. Лекарь на войне куда выше тсеца ценится. Рубануть-то легко, а вот залатать… Доблесть не только загубленными жизнями меряется, но и спасенными.
Мальчишка промолчал, но по недовольному сопению было ясно, какого он мнения о подобной доблести.
– И уж поверь мне, – с укоризной добавил дедок, – спасенных вспоминать куда приятнее, чем убитых. Одному путнику известно, не будут ли они тебе до конца жизни в кошмарах сниться…
– Дедушка, – Рыска подала дедку очередной прутик, – а путницы бывают?
– Бывают, отчего ж нет? – Старик придирчиво осмотрел лозинку и одобрительно кивнул, пуская в дело. – Только очень редко.
– Почему?
– А ты сама посуди: бабское ли это дело? Путники, они те же наемники: не в бою, так в дороге, ни семьи, ни дома. И спасать людей доводится… и убивать. Редко какая женщина на такое решится, только от дурной башки либо с горя. Эх, знавал я в молодости одну путницу. – Дедок прищурился и облизнулся, как кот, вспоминающий съеденную в прошлом году перепелку. – Красавица, умница, любого мужика на мечах перемашет и перепьет… ну и до прочих утех охочая. (Жар понимающе заухмылялся, Рыска наивно пропустила дополнение мимо ушей.) Чистый парень в юбке. Впрочем, у нее и юбки-то не было, в штанах ходила. Вроде путник как путник, только как-то поутру заглянул я ей в глаза – и обмер. Пустые они совсем, холодные, будто нарочно все чувства из души вытравила – а дыру заполнить нечем оказалось.
28 
