32 
В этому году на общинном поле, по уговору с окружным главой, сажали ячмень. Вырос он так себе, пополам с бурьяном, но для года Крысы сойдет. Зато соломы с него вышло! Длинный высоченный стог, похожий на лежащую хрюшку: с одной стороны плавный подъем «рыла», с другой почти отвесный «зад». Солома тсаря не интересовала, но ее надлежало хранить до приезда сборщика налогов: мало ли, вдруг ближе к столице не найдут, чем в тсарские коровниках подстилать? А потом уж по тючку, по возку разбирали кому надо.
– А если нас весковые поймают?
– Хо! Этих сопляков давно мамки по домам разогнали. – Жар задрал голову, прикидывая, как ловчее взобраться по душистому, шуршащему, рыхлому склону.
Рыска поежилась. Она бы совсем не возражала, если бы их тоже кто-нибудь разогнал – до того, как друг успеет что-нибудь натворить. Но, как Жар и предсказывал, за стогом приглядывали только луна да красный глазок тлеющего в молельне светца.
Над соломенной горбиной беззвучно пролетела сова, видать дневавшая на чьем-то чердаке, а с темнотой отправившаяся на охоту. И волки, наверное, уже из нор вышли…
– Жа-а-ар!
– Лезь сюда! – пропыхтел мальчишка, делая последний, победный рывок.
Свежая, не успевшая слежаться солома расползалась под ногами, как зыбучий песок, почти не давая опоры. Жар полежал немножко на макушке стога, отдыхая и с ехидцей наблюдая за Рыскиными попытками покорить вершину. Более легкую девочку солома держала лучше, но силенок у нее было поменьше, и другу пришлось в конце концов подать ей руку.
– Ну, как тебе? – гордо спросил он, выпрямляясь во весь рост.
Рыска поглядела вниз и, напротив, поскорей села.
– Высоченный-то какой…
– А ты не смотри, – посоветовал Жар. – Ты катайся!
И коварно толкнул ее в спину.
Девочка с визгом заскользила вниз по «рылу», распахивая солому. Внутри та оказалась теплой и пыльной, щекочущейся до одури, а внизу от стога вообще откололся кусок, и еще несколько шагов Рыска ехала по стерне на нем, как на быстро истончающейся подушке.
Не успела девочка отдышаться и проморгаться, как в спину ей врезался Жар, тоже вопящий и хохочущий.
– А?! – заорал он. – Еще?!
Рыска обернулась и надела ему на голову охапку тут же осыпавшейся соломы. Друг не остался в долгу, и вскоре оба не только согрелись, но и вспотели. А потом наперегонки бросились карабкаться на стог.
Катались и по очереди, и упряжкой, и задом, и передом, и даже стоя (правда, недолго). Приноровившись, дети с разбегу взлетали на верхушку, как белки. Солома клочьями летела в стороны, при дневном свете было бы видно, что стог стоит в большущем желтом пятне, а ветерок растягивает его все шире.
Потом Жар сообразил подтащить к «свиному заду» несколько охапок соломы, и забава стала еще веселей и громче: молчать, съезжая с такой крутизны, даже у мальчишки получалось через раз. А-а-а-а! Ш-ш-шурх! Плюх! И тут же сверху: «Береги-и-ись!» – и надо скорей откатываться в сторону, чтобы подруга не шмякнулась тебе на голову. Дети раскраснелись, колкая полова набилась за шиворот и в штаны, но останавливаться и вытряхивать было некогда – еще пол-лучины, и пора бежать на хутор, а то дом запрут на ночь. Скребись потом в ставни, клянчи у Фесси, чтоб встала и, нещадно бранясь, открыла.
– Ну, еще по разку – и хватит! – наконец решил Жар.
Рыска согласно кивнула и, растягивая удовольствие, села на краю, свесив ноги. Друг притулился рядышком. Стог был выше заборов, и веска лежала перед детьми, как россыпь шкварок на сковородке. Кое-где мерцали искорки-окошки, хныкал ребенок – совсем маленький, как кошка вякает.
– А где твоя изба?
– Вон, – сразу указала девочка, глядевшая в ту же сторону. Вздохнула: – Родители, наверное, спят уже. Или мать у заднего окна сидит, прядет. Там рама старая, дует, так мама в шерстяном платке и волосы распустила. Они у нее длинные, ниже пояса, и густые-густые…
Мальчик смущенно потеребил нижнюю губу.
– А я свою вообще не помню… Хочешь, подкрадемся и в окно заглянем? – оживился Жар.
Рыска встрепенулась, но почти сразу же сникла и помотала головой:
– Не-а. Давай лучше еще по два разка скатимся!
* * *
Хольга была прекрасна. Тонкие безупречные черты лица словно вышли из-под резца гениального скульптора – ни одной лишней линии на отполированном до теплого блеска мраморе. Золотые локоны шалью ниспадали до пояса, перемешиваясь с сиянием солнца за спиной Богини. Длинное белое одеяние плотно облегало тонкий стан, собираясь в складки только от колен. Из-под подола трогательно выглядывал розовый пальчик в петельке сандалии.
32 
