58 
Куда бежать, Рыска уже решила: в город. Там Жар, он что-нибудь придумает. Может, есть у него на примете подходящий жених, пусть и совсем бедный, лишь бы рукастый, чтоб избу поставить смог и поле вспахать. А нет – пока вместе жить станут, вон как брат с сестрой Охрипкины. Все лучше, чем у Сурка.
Осталось забрать честно заработанное. К Рыске подбежали собаки, обнюхали, радостно повиляли хвостами и увязались следом. Как девушка на них ни цыкала, до самых хлевов не отстали: скучно одним ночью во дворе.
Но у жилища дойных буренок девушку ожидал неприятный сюрприз: поперек порога, подстелив под голову руку, спал чернобородый батрак. Один из псов, к Рыскиному ужасу, кинулся вылизывать ему лицо, но мужик только пробормотал что-то недовольное и повернулся на другой бок. На девушку пахнуло тяжелым бражным духом.
Рыска боязливо потопталась рядышком. Разбудить? А вдруг он не пьяный, а просто для согреву выпил, встанет и спросит, что ей тут надо? Может, какая-то из коров телиться этой ночью должна, вот он и караулит? Своеобразно, конечно, но, видно, понадеялся, что мычать начнет – разбудит.
Девушка попробовала протиснуться в щелку, на которую открывалась дверь, однако ничего не получилось. Неужели без коровы придется уходить? На нее же все надежды были навьючены! Или отложить до завтра?
Но ведь есть еще скаковые.
Рыска замялась. Скаковые были разные: и старые, и молодые, и похуже, для продажи на местном рынке, и отборные, которых гнали на торги в город и даже столицу. Но всяко дороже дойных, в два-три раза так точно. А есть и в двадцать.
А если взять самую плохонькую, в городе продать и разницу хозяину вернуть с кем-нибудь? Сурок же все равно скоро скот на ярмарку погонит.
Рыска пошла к другому коровнику, более длинному, высокому и чистому. Потопала ногами у двери, будто сбивая снег, постучала по ней ладонью – не слишком громко, чтоб не разбудить хуторчан, но крысы, ночью хозяевами расхаживающие по сараям, должны были разбежаться или хотя бы затаиться по углам.
Выждав, девушка осторожно – и все равно со въедливым скрипом – потянула на себя дверь.
– Му-у-у! – грозно затрубило в дальнем конце коровника. Собак как ветром сдуло: там стоял племенной бык Тяпа, злобная кирпично-рыжая зверюга, норовившая наколоть на рога все, что движется.
Рыска оставила дверь широко открытой, и в лунном свете звездами засияли мокрые коровьи носы, любопытно выглядывающие из стойл. Тучка, Золотые Рожки, Рыжее Солнышко, Крошка, Милка… Вот Милку, кстати, можно и взять! Коровка была крепенькая, спокойная, хорошо выезженная. Сурок все шутил, что если сажей ее измазать, то за двадцать золотых с руками оторвут. Но скаковые коровы – удовольствие для богатеньких, а им благородную масть подавай: угольную, снежную, рудую, вон как Тяпа или Рыжуха. А это смех один, будто кошка с рогами: одна нога рыжая, другая черная, на боку белое пятно, на морде – стрелка. Даже уши разноцветные. Солидному человеку на такую и сесть-то стыдно.
«Ничего, я-то не гордая!» – Рыска глянула на лежащие под стеной седла, но решила, что это перебор. К тому же она все равно не умела ездить верхом. Как-то так получилось, в веске не на ком было кататься, на хуторе – некогда, да и зачем это кухонной служанке? «Пешком поведу, как собиралась», – подумала девушка и не стала даже уздечку брать, просто накинула веревку Милке на шею. Корова смачно, как теленка, лизнула Рыску в лицо и послушно пошла за ней.
У выхода девушка спохватилась и вернулась за торбой. Выбрала почище, затолкала вещи туда. Обозвала себя дурой, взяла еще одну и набила ее мелкой сырой репой, грудой сваленной в углу: коровы ее обожали, а если в костре испечь, сам пальчики оближешь. Хорошо бы еще хлеба взять, сыра, но тогда надо в дом возвращаться, в кладовку лезть, а женка на скрип этой двери даже со смертного ложа вскочит. Эх, надо было днем запасами озаботиться! И чем только думала?!
Рыска крест-накрест обвесилась торбами, взяла конец веревки и пошла к воротам, истово молясь Хольге, чтобы заглушить голос разума, вопиющий от страха.
Глава 11
Позади крысы имеется длинный хвост, отвратный на вид и ощупь.
Там же
Дороги в Ринтаре мерили вешками: покуда один человек другого видит – одна. Для их обозначения по обочинам врывали столбики в человеческий рост, на верхушки которых иногда надевали шапки. Ну не то чтобы специально для столбов шили, но обычай такой был: прохудилась шапка – отдай ее дороге! По весне или осени, когда треухи – соломенные шляпы надо было либо закладывать в сундуки на хранение, либо выбрасывать, все окрестные вешки стояли с покрытыми головами. Потом шапки или окончательно сгнивали, или вороны растаскивали их на гнезда.
58 
