130 
— Пожалуй, — ответил молодой человек.
Пушкин, слегка нахмурясь, смотрел на него поверх бокала, в котором тихонько шипели пузырьки. В голосе молодого американца ему почуялась несомненная фальшь: но, в конце концов, никто не обязан откровенничать с первым встречным, пусть даже и оказавшим услугу. У всякого могут быть свои тайны…
— Служите где-нибудь? — спросил Пушкин.
— Я… Не совсем. То есть, совсем недавно служил в армии, но вышел в отставку в чине главного сержанта. Пытаюсь писать стихи. Выпустил даже книжечку, «Тамерлан и другие стихотворения», но она убога… Прекрасно понимаю, что убога, но ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня…
Вот теперь он был искренен, сразу видно.
— Прекрасно вас понимаю, — сказал Пушкин. — Сам грешу тем же пороком — рифмую…
— И как, удалось вам чего-нибудь добиться?
— Пожалуй… — сказал Пушкин, улыбаясь. — Пожалуй… Надолго вы к нам? Интересно было бы поговорить о поэзии с американским поэтом — американцев мы видим не так уж часто…
— Надолго ли? — молодой человек нервно переплел пальцы. — Не знаю, как получится… Ваша столица прекрасна, хотелось бы задержаться здесь подольше…
Он воодушевленно заговорил о том, что успел увидеть — о дворцах и особняках, памятниках и проспектах, сравнивая Петербург в выгодную для него сторону с американскими городами. Пушкин слушал внимательно, прилежно подмечая все те же странности: во многом молодой человек был искренен, но тем не менее на заднем плане оставалась некая недоговоренность, нечто утаенное. Словно он постоянно помнил, что какую-то часть своей жизни обязан скрывать и о многом умалчивать.
Загадки Пушкин любил — не только по долгу службы — а сейчас перед ним была несомненная загадка: совсем молодой человек, переплывший океан, по виду из общества, получивший образование и воспитание, в деньгах вроде бы не стесненный — и в то же время старательно скрывающий что-то, причем непонятно что… Бежит от кредиторов? Совершил по ту сторону океана какой-то серьезный проступок и теперь скрывается? Романтическая любовная история? Еще что-то? Он пока что не мог определить. В одном был уверен: молодой американец напоминал шкатулку с потайными ящичками, что были в большой моде в прошлом столетии, да и сейчас из употребления не вышли.
Вот только не было времени заниматься посторонними загадками.
Тем более что на пороге буфетной появился Тимоша в самом достоверном своем облике вымуштрованного лакея и оглядывал публику с искренним нетерпением…
— Я вижу своего слугу, — сказал Пушкин. — Мне пора. Любопытно было бы с вами встретиться еще раз. Где вы остановились?
— В трактире Демута, — сказал молодой человек. — Спросите Эдгара Аллана По.
— Очень приятно, — сказал Пушкин. — Александр Пушкин, поэт и скромный чиновник… Рад был знакомству. И позвольте на правах старого здешнего жителя дать вам совет: осмотрительнее выбирайте карточных партнеров….
Он раскланялся и вышел вслед за Тимошей, неторопливо спустился по лестнице. Едва они очутились на улице, Тимоша радостно доложил:
— Отыскал я вам персюка, Александр Сергеич! Интересный персюк, не сойти мне с этого места. В «Лондоне» обитает. То есть, обитал до недавнего времени, а сегодня, изволите ли видеть, ни с того ни с сего…
— Подожди, душа моя, — сказал Пушкин. — Давай по порядку…
Глава XX
ПЕРСТЕНЬ ИЗ ПРОШЛОГО
Гостиницу «Город Лондон» на углу Невского и Большой Морской Пушкин, как истый петербуржец, знал прекрасно, а потому, не нуждаясь в проводниках, поднялся на третий этаж, прошел по тихому коридору и постучал набалдашником тяжелой трости в дверь нужного ему нумера.
Длительное время ничего не происходило, потом послышались неторопливые шаги, и дверь приоткрылась. В образовавшейся щели можно было рассмотреть нездешнюю физиономию, украшенную усами и бородой (опять-таки нездешнего фасона), а также, в соответствии с природой, парой иссиня-черных глаз, исполненных подозрительности и нелюбезности.
Физиономия пробормотала что-то, кажется, не имевшее смысла ни на одном языке, продолжая таращиться нелюбезно и проявляя явные поползновения захлопнуть дверь перед носом нежданного визитера.
— Мне угодно видеть мирзу Фируза, — сказал Пушкин спокойно.
Снова бормотание.
Весело улыбаясь, Пушкин разыграл пантомиму: ткнул себя пальцем в грудь, потом показал уже двумя на свои глаза, изобразил шагающие ноги и сказал в завершение:
130 
