— Ага! — сказал барон. — Все совпадает! У него есть Голем… а у итальянского комедианта — фамильное умение двигать статуи. Что-то очень уж многозначительно для простого совпадения… А?
— В том, что вы говорите, есть толк, — сказал граф. — Очень уж здорово все складывается… Итальянец — малый не промах и просто так сотрудничать с незнакомым человеком не захочет… но у Гарраха наверняка найдется немало интересного для взаимовыгодного обмена — я вовсе не о деньгах… Научное честолюбие — это страшная вещь, сжигает как огонь. Гаррах, Гаррах…
— Хватать их всех надо! — предложил барон. — Потом спокойно разберемся. А что, если они эту тварь на улицу выпустят?
— Не накликайте, Алоизиус, — серьезно сказал граф, печально глядя на обломок трости с серебряным набалдашником. — Мне и думать не хочется о последствиях. Уж если глиняная кукла величиной с кошку может во мгновенье ока сломать дубовую трость, как спичку…
— Хватать надо!
— Успокойтесь, — сказал граф. — Я немедленно разошлю сыщиков, как только мы приедем в Прагу. А пока что остается ждать. Наша карета все равно не может ехать быстрее, чем она сейчас едет…
— Знаете, что меня угнетает? — спросил барон. — Этот сукин кот мог сразу же кинуться к итальянцу, как только мы ушли. Адрес он от нас же узнал…
Он замолчал, досадливо стискивая свою трость с таившимся внутри клинком. Кони шли чуть ли не галопом в ночном мраке.
Глава VI
БЕШЕНАЯ КАРЕТА
— Недомудрил ваш профессор, — сказал барон.
— Простите?
— Мне вот только что пришло в голову… Нет у него ничего насчет стихий. Все на свете поделил на четыре части, всему нашел место, а вот насчет магического управления стихиями не подумал.
— Действительно… — сказал граф. — Но, может быть, он их поместил в демономантике? Управление стихиями, как правило, бывает получено от демонов…
— Как сказать. Был у нас в глухой провинции один деревенский умелец, так тот как раз управлял ветрами, градом и прочими атмосферическими явлениями. Так вот, это у него было наследственное — от дедов-прадедов. И никаких демонов там вроде бы не было и в помине. Пастор Швабе совершенно точно высказывался. Мол, не усматривает он тут никакой нечистой силы, и точка. — Барон шумно вздохнул. — Мы, конечно, этого умельца определили на казенные харчи — не за нечистую силу, за то, что он начал пакостить ради заработка. Наймет его кто-нибудь, чтобы у старинного врага что-нибудь этакое приключилось — урожай градом побило, или паводком мост снесло, или мельницу повредило — а тот и рад стараться… — Он помолчал, а потом воззвал едва ли не жалобно: — Господа, вы образованнее меня, объясните неотесанному гусару, отчего так получается: за что ни возьмись, все человек ухитряется обратить в свою пользу ради извлечения заработка! Вплоть до магии и умения насылать градобитие. Ну почему так постоянно оборачивается?
— Потому что такова уж человеческая натура, — подумав, ответил Пушкин.
— Насчет натуры я и сам знаю. Но отчего же все-таки она такая? Хочется иногда, чтобы люди были самую малость порядочнее…
Граф ухмыльнулся:
— Но ведь, если человечество поголовно станет добропорядочным и совершенным, чего доброго, прекратятся и войны? И куда вы тогда денетесь, любезный Алоизиус?
— Придумаете тоже! — сказал барон сердито. — Война — совсем другое дело. За короля, за отечество и все такое… Я скачу с саблей наголо, он, супостат, на меня летит с саблей наголо… и ведь не ради денег, да и ордена одному из сотни достаются! Нет уж, не надо, чтобы человечество становилось настолько добропорядочным. Каково оно будет без гусар? Подумать жутко, если…
Карета внезапно замедлила ход, а там и остановилась вовсе. Кони попятились, храпя и разбрызгивая пену. Впереди обозначилось что-то большое, загородившее дорогу.
Они высунулись в окна. В слабом, трепещущем свете правого каретного фонаря Пушкин рассмотрел низкую телегу, погрязшую задним колесом в придорожной канаве, свалившиеся с нее бочки, растерянно топтавшегося рядом человека, судя по движениям, изрядно хлебнувшего горячительного. В первый миг он испытал едва ли не умиление — оттого, что и в этой чистенькой, ухоженной, насквозь благопристойной стране, ужасно похожей на кукольный домик, обнаружилась совершенно российская картинка с пьяным возницей.
Кучер разразился яростной тирадой, не слезая с козел. Пушкин не все разобрал, но по тону нетрудно было догадаться о смысле. Виновник затора что-то промямлил, опять-таки совершенно по-русски почесывая затылок, словно надеясь, что все как-то наладится само собой.