– Вот и добро, – немного успокоился Деревянов при виде жалкого состояния ротмистра. – Харчишек мы вам оставим… И, обернувшись спиной к полатям, шагнул в сторону хижины.
– Деревянов! Неожиданно резкий и сильный голос «доходяги» Кукольникова буквально пригвоздил поручика к земле.
Взглянув на ротмистра, Деревянов едва не потерял равновесие. Кукольников стоял в трех-четырех шагах от него, широко расставив ноги, по-прежнему уверенный в себе и с виду невозмутимый. Только лицо его, исхудалое донельзя, напоминало череп обезьяны, туго обтянутый хорошо вычиненной тонкой кожей. И в черепе, на месте пустых глазниц, бушевало холодное коричневое пламя.
Деревянов не отличался медлительностью: заметив в руках у ротмистра пистолет, он вряд ли успел понять, как искусно разыграл его бывший жандарм, но за рукоять нагана схватился молниеносно. И все же опоздал: на поляне раздались глухие хлопки выстрелов, и Деревянов, как-то боком, неловко, упал, беззвучно зевая широко открытым ртом.
Кукольников подошел к нему, носком сапога повернул голову поручика на бок, и с холодным безразличием посмотрел в еще открытые глаза, уже подернутые смертельной поволокой.
– Ну-с… – бросил он коротко, заметив, что поручик силится что-то сказать. И добавил – для ясности:
– Я так понимаю, у вас есть последнее желание. Говорите, это очень интересно.
– Я тебя… спас… В груди Деревянова хрипело.
– Жандарм… гнида… Надо было оставить в тайге… Будь ты проклят! Пожалел, дура-а-а… хр-р…
Он попытался втянуть в себя воздух, но не смог. Голова поручика дернулась несколько раз, и он затих.
– Глупец… – сказал Кукольников.
И цинично ухмыльнулся.
– Похоже, вы, господин Деревянов не знали прописной истины: не делай людям добро, потому что оно обернется злом, – молвил он, обращаясь к уже мертвому поручику. – До встречи на небесах… боевой товарищ. Вдруг Кукольников нервно вздрогнул, что-то вспомнив, и резко обернулся. Но тут же успокоился и засунул пистолет в карман. Обеспамятевший и помертвевший с испугу Христоня стоял возле костра и, дрожа всем телом, мелко-мелко крестился.
Глава 16
Коренастый мужчина в потертом кожаном пальто красно-коричневого цвета вышел из вагона электрички на перрон Рижского вокзала и неторопливо зашагал к выходу на привокзальную площадь. Его изъеденное мелкими оспинками лицо хмурилось, глубоко посаженые глаза беспокойно оглядывали толпу. Он был немного бледен и помят с дороги. Из вещей мужчина имел при себе всего лишь небольшую сумку.
Не останавливаясь, он прошел мимо стоянки такси, подошел к киоску и купил пачку сигарет. Все также внимательно и настороженно посматривая по сторонам, он закурил и, несколько раз глубоко затянувшись, бросил сигарету и на ходу вскочил в отъезжающий троллейбус. На четвертой остановке вышел, некоторое время плутал по улицам и переулкам, затем долго стоял в ожидании свободного такси, но притормозил только третью по счету машину с зеленым огоньком. Расплатился с водителем щедро и долго дожидался, пока таксомотор потерялся из виду.
Мужчина шел через проходные дворы, легко и бесшумно ступая, несмотря на немолодые годы. Иногда он таился в подворотнях, внимательно вслушиваясь в вечернюю московскую разноголосицу и пристально всматриваясь в голубовато-серые сумерки.
К дому на окраине Москвы, с красивой, ажурной ковки, калиткой, он подошел уже в одиннадцатом часу вечера. Пустынный переулок не вызвал у него никаких подозрений, и мужчина в кожаном пальто, вынув из кармана связку ключей, вставил один из них в замочную скважину калитки.
Свет в доме был потушен. Внимательно осмотрев дверь, мужчина решительно шагнул на крыльцо, отомкнул замок и зашел в прихожую. Легкий щелчок – и оранжевый плафон осветил обитые вощеными деревянными рейками стены.
– Ян! Ты спишь?
Хрипловатый басок мужчины потревожил сонную тишину комнат. В спальне скрипнули диванные пружины, и на пороге прихожей появился взъерошенный старик. Подслеповато щурясь, он с испугом уставился на пришельца.
– В-вы, в-вы… как? В-вы… кто?.. – заикаясь, спросил старик. Спросил и принялся дрожащими старческими руками застегивать пуговицы пижамы.
Пораженный не менее, чем старик, мужчина быстро сунул руку за пазуху и отступил к двери. Некоторое время он пристально вглядывался в старика (тот никак не мог справиться с непослушными пуговицами), затем, видимо, приняв какое-то решение, вынул руку из-за обшлага пальто и, широко улыбнувшись, сказал: