Особенно,... 
99 
Красавец Рами, с пламенным взглядом и страстной ненавистью к продажному правительству своей страны.
Эллис продолжал:
– Помнишь Пепе Гоцци?
Джейн нахмурилась.
– Ты имеешь в виду того смешного коротышку-корсиканца с «роллс-ройсом»?
– Да. Он снабжал оружием и взрывчаткой практически всех отпетых негодяев в Париже. Он был готов торговать со всеми, кто соглашался на его цены, но специализировался на «политических» клиентах.
Джейн была ошеломлена. Она и в самом деле подозревала, что Пепе замешан в чем-то преступном – ведь он был богач и корсиканец, но она-то думала, что это, в худшем случае, тривиальная контрабанда или торговля наркотиками. Подумать только, он продавал оружие убийцам! Джейн стало казаться, что прежде она жила, как во сне, а реальный мир вокруг был полон интриг и насилия. Неужели я настолько наивна? – спросила она себя.
Эллис безжалостно продолжал:
– Я также выследил одного русского, который финансировал много разных убийств и похищений. Потом Пепе на допросе выдал половину всех европейских террористов.
– Так вот чем ты занимался все это время, пока мы были любовниками, – задумчиво произнесла Джейн.
Она вспомнила вечеринки, рок-концерты, политические споры в кафе, бесчисленные бутылки красного вина, выпиваемые в студиях-мансардах. После их разрыва у нее были смутные предположения о том, что он составлял небольшие досье на радикалов, отмечая тех, кто обладал влиянием, был экстремистом, имел деньги, кто был наиболее популярен среди студентов, кто имел связи в коммунистической партии, и тому подобное. И теперь было трудно смириться с мыслью, что он следил за настоящими преступниками и действительно обнаружил кое-кого из них среди их общих друзей.
– Я не могу этому поверить, – произнесла она потрясенно.
– Это была большая победа, если уж хочешь знать правду.
– Тебе, наверное, не следует все это говорить.
– Верно, не следует. Но, когда в прошлом я тебе врал, то всегда, мягко говоря, сожалел об этом.
Джейн, вновь ощутив неловкость, не знала, что сказать. Она переместила Шанталь к левой груди, затем, поймав взгляд Эллиса, спрятала правую грудь под блузкой. Разговор приобретал нежелательно личный оборот, но ее снедало любопытство побольше узнать. Теперь она понимала ход логических суждений, которые он выстраивал в свое оправдание, хотя и не соглашаясь с его доводами, но все еще не могла понять, что же им двигало. Если не узнать этого сейчас, подумала она, другого случая, наверное, не представится, и сказала:
– Не понимаю, что может заставить человека заниматься этим всю жизнь.
Он отвел взгляд.
– У меня это дело хорошо получается, и оно стоит риска, а платят просто по-королевски.
– И еще, наверное, тебя привлекли условия пенсионного обеспечения и нравится меню в служебной столовой. Это неважно, тебе не надо мне все это объяснять, если не хочешь.
Он бросил на нее испытующий взгляд, будто стараясь прочитать ее мысли.
– Нет, я действительно хочу говорить с тобой об этом, – сказал он. – Но ты уверена, что хочешь меня выслушать?
– Да. Пожалуйста.
– Речь идет о войне, – начал он, и вдруг Джейн поняла, что Эллис собирается сказать ей нечто такое, чего прежде никому не говорил. – Может, самое ужасное в жизни летчика во Вьетнаме было то, что очень трудно было различать вьетконговцев и обычных мирных жителей. Каждый раз, обеспечивая поддержку с воздуха наземным войскам, минируя тропу в джунглях, объявляя зону свободного огня, мы знали, что убьем куда больше женщин, детей и стариков, чем партизан. Обычно говорили, что эти люди укрывают врагов, но кто мог это точно знать? И кому было до этого дело? Мы убивали их. Тогда террористами были именно мы. И речь идет не о единичных случаях, хотя мне и приходилось наблюдать особенные проявления жестокости, я говорю об обычной, повседневной тактике. И, видишь ли, никакого оправдания этому не было, вот это самое главное. Мы совершали все эти ужасы во имя того, что впоследствии оказалось сплошной ложью, коррупцией и самообманом. Мы боролись не за правое дело.
На его лице застыло выражение боли, будто его мучила какая-то незаживающая внутренняя рана. В напряженном свете лампы его лицо выглядело синевато-бледным.
– Этому нет оправдания, понимаешь ли, нет прощения.
Джейн осторожно стала побуждать его рассказывать дальше.
99 
