Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
110 
– И ты влюблен в меня? Голову потерял?
– Нет. Просто проскочила искра... Или тебе приятнее было бы услышать про то, как я голову потерял?
– Ничего подобного. Мне приятно слышать правду.
– Это значит, я могу тебя поцеловать?
– Э, нет! – она гибко отстранилась. – Мы как-никак в Латинской Америке, в приличном заведении... Да и музыка больше не играет.
Они вернулись за столик, тут же подскочил нереально услужливый официант, наполнил бокалы – ох, как вьется, его бы на выучку в советский общепит, чтобы посмотрел, какие официанты бывают, а после политинформаций твердо бы знал, чем отличается труженик социалистического подноса от беспринципного услужающего, готового ради чаевых поступиться пролетарским достоинством...
Вокруг засмеялись, и Мазур повернул голову, ища источник всеобщего веселья.
Расхохотался вслед за всеми, стараясь, чтобы улыбка была искренней и беззаботной. Справа от стойки бара включился огромный цветной телевизор и на экране появился знакомый персонаж, имевший к Мазуру, в отличие от прочих посетителей, самое прямое отношение. Товарищ К. У. Черненко, Генеральный секретарь ЦК КПСС и прочая, и прочая, механическими движениями робота опускал бюллетень в избирательную урну, и на его лице застыла идиотская улыбка манекена. Верный ленинец и очередной гениальный руководитель исполнял свои обязанности, не приходя в сознание...
Эпохальная сцена отодвинулась на задний план, а на переднем появился диктор – здешнийдиктор, ничуть не похожий на тех элегантнейших и неулыбчивых жрецов центрального телевидения, что любую новость сообщали советскому народу с чопорностью английских лордов и леди. Этот, парткома и цензуры на него нет, держался не в пример непринужденнее, улыбался во весь рот, подмигивал с экрана, даже гримасничал, зараза...
За столиками вновь раздался взрыв хохота.
– О чем это он? – спросил Мазур.
Кристина прислушалась:
– Трудно объяснить, раз ты не знаешь испанского и местных словечек... Учено выражаясь, непереводимая игра слов. Высмеивает русского лидера, которому опять забыли поменять батарейки...
Сама она улыбалась во весь рот – судя по реакции зала, диктор и впрямь отмочил нечто юморное. Мазур с мнимой беззаботностью смотрел на экран, где смертельно больной, никаких сомнений, человек с величайшим трудом пытался связать пару слов и сделать пару простых движений.
В глубине души Мазур корчился от стыда. Никто тут не знал, кто он и откуда – но этот живой труп на цветном экране был человеком номер один в его стране. И не стереть с лиц окружающих это искреннее веселье, имеющее, между нами, веские поводы...
Он давно уже не верил ни в какие «измы». Перерос и комсомольский задор и какую бы то ни было убежденность в том, что некое учение – единственно верное. Он просто жил. И служил. Не этому живому олицетворению хворей, а стране – потому что страна точно так же жила, служила и работала, и далеко не все трудились спустя рукава, наверняка движимые той же нехитрой логикой. Мазур был отдельно, а те, в Кремле – отдельно. Убрать их оттуда не в человеческих силах (еще и оттого, что никто не представлял, кто и что могло бы придти на смену), бороться против них было бессмысленно, нелепо, невозможно. Оставалось исправно служить тысячелетней державе, потому что она – Родина, как бы ни именовалась в разные времена и кто бы ни стоял во главе. Год с лишним назад он, опять-таки, как и многие, воспрянулбыло, когда пришел Андропов и по стране шумнулиочевидные перемены – но потом Андропов проплыл на лафете к краснокирпичной стене, на его месте оказался этот, и вновь потянуло явственным запахом болотной тины. И все, кого он знал, снова понурились, зарекшись дергаться душою– тянули лямку...
Но куда денешься от этого саднящего стыда, глядя на беззаботно кривлявшегося паяца и живой манекен за его спиной, что-то там шамкавший не в такт мимике...
– Ужас, правда? – весело спросила Кристина. – Честное слово, мне их жалко.
– Кого?
– Русских.
– Почему? – как мог беззаботнее спросил Мазур.
– Несчастный народ. Терпеть над собой такое вот... Я политикой мало интересуюсь, но их, наверное, следовало бы завоевать только ради того, чтобы избавить от этих старых клоунов...
«Это нам следовало бы завоевать эту долбанную страну, – сердито подумал Мазур. – Поскольку погрязла в самом неприкрытом разврате: банановая республика, американские марионетки, а меж тем в средней руки кабаке красуется цветной ящик, который не у всякого секретаря обкома сыщется. И любой – любой, вроде меня! – может в пять минут за смешные деньги снять отдельный домик с садиком, пусть и крохотным, и жить там с девушкой, не предъявляя никому ни паспорта со штампом о браке, ни прописки. Форменный разврат, нет на них единственно верного учения, нет на них парткомов, женсоветов, вечерних университетов марксизма-ленинизма и определяющего года решающей пятилетки...»
110 
