97 
— Это все?
— У меня не слишком хорошо выходит лгать тебе.
Он засмеялся, довольный, и Честити с облегчением поняла, что новых вопросов пока не последует.
— А что подумал ты насчет того, что со мной случилось?
— Какая разница? Идем! — Син сделал движение вернуться к столу.
— О нет, разница огромная! — Настал черед Честити загородить ему дорогу. — Ты вырвал из меня признание, Син Маллорен. Теперь твоя очередь. Отвечай, что ты подумал?
— Что тебя все-таки отдали в бордель и как раз оттуда ты убежала.
— Почему это пришло тебе в голову? — спросила она в изумлении.
— Этого мне хотелось меньше всего. Ты невинна душой, и я предпочитаю, чтобы так оно и оставалось.
— Но с чего именно ты взял, что я была в борделе? Ты же знал, откуда взялась одежда! При чем здесь моя возня в седле?
— Если женщину берут силой, ее могут поранить, и даже серьезно. Все нежное легко рвется. Женщина беззащитна в этом жестоком мире, и для мужчины честь — стать ее защитником. Ей просто необходим рыцарь на белом коне!
Син улыбался с оттенком мягкой иронии. Честити протянула ему губы для поцелуя и не заметила, как пуговки ее жилета оказались расстегнутыми. От мучительной потребности в ласке груди налились почти до боли. Когда ладони легли на них, у Честити вырвался приглушенный возглас.
И не только у нее.
Они разом обернулись. Хозяин стоял у двери, зажимая рот рукой, и глаза у него были как плошки. Честити залилась краской. Син, однако, не был пристыжен ни в малейшей степени.
— Надо же, наш маленький секрет раскрыт! Друг мой, будьте снисходительны к беглым любовникам. Кто может устоять против стрел Амура?
Он сунул гинею в руку хозяину, и тот принял ее, продолжая таращить глаза.
— Ах да, я забыл упомянуть, что этот милый паренек — переодетая женщина. Ее отец — тиран и деспот, и мне пришлось умыкнуть ее из дому. Теперь, когда она в безопасности, мы вернем ей женский облик. Не правда ли, друг мой? — Он вынул еще одну гинею. — Можно здесь достать платье?
— Можно, сэр! — дискантом ответил хозяин, откашлялся и перешел на бас. — Я сейчас же этим займусь, милорд!
— И приготовьте нам комнату, чтобы переодеться. Как видите, мне тоже надо привести себя в порядок.
— Да, милорд, конечно! — охотно согласился хозяин, присовокупляя к двум другим еще одну монету.
— И вот что, друг мой. Если кто-нибудь — все равно кто — явится с расспросами насчет нас, скажите, что впервые о таких слышите.
Это была не просьба, а приказ. Хозяин принял это как должное, понимая: офицер и дворянин за длинный язык сотрет его в порошок.
Некоторое время спустя их провели в номер, где была приготовлена теплая вода. На постели лежало голубое платье — судя по крою и отделке, выходной наряд одной из служанок. Оно выглядело изрядно поношенным. Син расправил его, встряхнул и передал Честити.
— Надеюсь, подойдет, но что за лохмотья! Клянусь, близок тот день, когда я разодену тебя в пух и прах… — он подмигнул, — и, конечно, сразу раздену.
Против воли Честити бросила вороватый взгляд на постель.
— Отличная мысль! — сказал Син и начал раздеваться.
Решил привести в порядок одежду? Но зачем тогда снимать все?
— Ну! — сказал Син, стоя перед ней в чем мать родила.
— Что «ну»? — уточнила она, прикрываясь платьем.
— И когда ты начнешь раздеваться? Я хочу, чтобы ты любила меня открыто — без всякого притворства, без маски, при свете дня.
Он желал ее и не скрывал этого, но не собирался делать первый шаг. Честити поняла, что все зависит от нее и Син не будет настаивать. Это шанс, подумала она, сблизиться им — Честити Уэр и Сину Маллорену, каждому в своем истинном облике. Упустить такой шанс было бы слишком больно. Брак для них невозможен, что бы там ни думал Син, и невозможно для нее жить с ним во грехе. Завтра им придется расстаться. Сейчас можно один раз сблизиться телом и душой…
Когда Честити раздевалась, руки ее дрожали. Не сразу сумела сбросить последний предмет одежды — мужское нижнее белье. Стояла, держась за кромку коротких кальсон, не могла разжать пальцы.
Син не торопил ее.
— А знаешь, — произнес он медленно, — в тебе нет ничего мальчишеского. Иди ко мне! Сама, по своей воле.
Оцепенение оставило Честити. Бегом пробежав несколько шагов, что отделяли ее от Сина, она бросилась ему на шею. Он обнял ее — крепко, но с нежностью.
— Почему ты плачешь, милая?
97 
