184 
Потрясенный и кающийся, я даю клятву начать новую жизнь, отказаться от спиртного и пить только воду. И в самом деле, вид и запах бренди вызывают у меня отвращение. В течение нескольких недель я чувствую себя хорошо, но потом мною овладевает беспокойство, я становлюсь раздражительным и мрачным. Я прибегаю к курению, и оно меня успокаивает. Но я не могу соблюдать меру. Понемногу я увеличиваю дозу табака. Пять трубок в день превращаются в шесть или семь. Потом их уже становится десять и двенадцать, тогда я снижаю их количество до трех-четырех, после чего моя доза опять подскакивает до одиннадцати; затем я перестаю их считать. Неумеренное курение возбуждает мозг. Я чувствую себя свежим, бодрым, веселым. По утрам я просыпаюсь с пересохшим языком и употребляю напитки, чтобы в буквальном смысле «промочить горло». Я умеренно пью вино или пиво, и все идет хорошо. Мое тело вновь обретает подвижность, рассудок – спокойствие, руки остывают. Я обретаю силу воли. Я становлюсь уверенным, спокойным и полным надежд. Это настроение сменяется страшной меланхолией. На долгие часы я погружаюсь в тупое отчаяние. Земля, воздух, море – все становится пустым и бесцветным, жизнь – тяжким бременем. Меня клонит ко сну, а во сне я стремлюсь проснуться, потому что в темноте меня посещают жуткие видения. Ночью я кричу: «О господи, скорее бы наступило утро!» А утром молюсь: «О боже, когда же настанет вечер?» Я ненавижу себя и все, что меня окружает. Я туп, бесстрастен и придавлен тяжестью, подобной бремени Саула. Я хорошо знаю, что может вернуть меня к жизни, к спокойствию – поднять меня на ноги с тем, чтобы потом отбросить назад в еще более страшный приступ отчаяния. Я пью. Один стакан – моя кровь играет, сердце бьется сильнее, руки перестают дрожать. Еще три стакана – и я поднимаюсь с надеждой в душе, злой дух покидает меня. Я продолжаю пить – в моем мозгу проносятся приятные картины, расцветают вокруг поля, море сверкает сапфировым блеском, небо приветливо улыбается. Великий боже! Кто может противиться такому соблазну?
С большим усилием я подавляю желание напиться, стараясь сосредоточить мысли на своих обязанностях, на книгах, на несчастных арестантах. Это мне удается, но ненадолго; кровь, разгоряченная вином, которое для меня жизнь и отрава, начинает закипать в жилах. Я снова пью и снова мечтаю. Я чувствую, как зверь оживает во мне. Днем мои мысли блуждают, вызывая ужасные образы. Знакомые предметы наталкивают меня на гнусные воспоминания. Вокруг разыгрываются непристойные и грязные сцены. Все мое существо точно меняется. Днем я чувствую себя волком в овечьей шкуре, одержимым дьяволом, готовым в любую минуту вырваться наружу и разорвать меня на куски. Ночью я становлюсь сатиром. Испытывая эти муки, я одновременно ненавижу и боюсь самого себя. Передо мной всегда одно прекрасное лицо, оно со мной в моих жарких снах, словно сияние луны в душную полночь при тропическом шторме. Я не могу ручаться за себя в присутствии тех, кого люблю и уважаю, так как боюсь, что мои сумбурные мысли найдут выражение в еще более сумбурных словах. Я теряю человеческий образ. Я становлюсь животным. Из этой бездны есть только один выход. Падение. Я должен напоить чудовище, которое я пробудил, и чтобы оно пило до тех пор, пока не заснет. Я пью и погружаюсь в забвение. Во время этих приступов для меня не существует ничего, кроме бренди. Я запираюсь и в одиночестве огромными глотками вливаю в себя спиртное. Оно бросается мне в голову, и я снова человек! И, обретя человечность, а валюсь, как сноп, – мертвецки пьяный.
Но каково пробуждение! Лучше его не описывать. Бред, лихорадка, омерзение к себе, отупение, отчаяние. В зеркале я вижу изможденное лицо с красными глазами. Я гляжу на мои трясущиеся руки, дряблые мускулы, подгибающиеся колени. Неужели когда-нибудь я превращусь в одно из тех уродливых и жалких существ с выцветшими глазами, сопливым носом, вздутым животом и заплетающимися ногами? Уф! К сожалению, это слишком похоже на правду.
22 октября.
Провел день с миссис Фрер. Ей не терпится поскорее уехать отсюда – так же, как и мне. Фрер упивается своей деспотичной властью и смеется над просьбами жены. Мне думается, что мужья устают от своих жен. В моем нынешнем состоянии духа мне непонятно, как может человек в чем-нибудь отказать своей жене.
Вероятно, она его не любит. Я не сентиментальный эгоист, каким являются большинство совратителей. Я никогда не отнял бы жену у мужа ради своей прихоти. И все же я убежден, что в некоторых случаях можно оправдать мужчину, который любит по-настоящему, за то, что он хочет сделать женщину счастливой даже ценой собственного спасения.
184 
