44 
Выпущенный из подвала дайн и впрямь здорово смахивал на упыря искусанным комарами лицом и черной взъерошенной бородой до пупа. Как оказалось, он еще не исчерпал запас ругательств, оставив для меня самые замысловатые.
– Настоящий, – со вздохом констатировала я.
– И что ж нам теперь делать? – неподдельно огорчился Олуп. – Венчание-то, выходит, силы не имеет, зря свадьбу играли…
– Ну сыграйте ее по второму разу, – предложила я, – кушанья-то остались… все равно свиньям выбрасывать.
Мужик просиял. Уговорить дайна оказалось труднее, но, когда мы с Олупом преувеличенно громко и обеспокоенно стали совещаться, не поспешила ли я с выводами и не накормить ли нам самозванца двумя-тремя десятками чесночин для надежности, он предпочел облачиться в сброшенную магом рясу и повторно обвенчать молодых.
* * *
– Менес, стой!
Вор обреченно сжался в комок, как нашкодивший кот под занесенной хозяйской рукой. Чужой жеребец, которого он начал отвязывать от общей коновязи, облегченно всхрапнул и снова опустил морду в кормушку с ячменем.
– Скажи, – вкрадчиво поинтересовалась я, подходя и задушевно приобнимая вора за плечи, – ты не одалживал у предыдущего дайна такую маленькую серебряную штучку? Медальон на цепочке, слишком короткой для шеи, скорее браслетной. Возможно, с камушком в центре или по ободку. Или с рисунком.
Менес задрожал как осиновый лист и начал робко блеять про «бес попутал», «малых деток» и «хлебушек-то нынче дорог», но я не стала дослушивать, ободряюще похлопала его по плечу и занялась лошадью. Вор торопливо ощупал себя с ног до головы, благодарно закатил глаза и исчез без моей помощи.
Чуть погодя подошел Олуп, сонный и слегка помятый трехдневным застольем.
– Рановато вы, госпожа, кобылку заседлали. Уж и молодые в новую избу переселились, обжили, а гости никак разъезжаться не хотят. И то правда – кушанья-то никак не переведутся, хоть уже немного и с душком. Посидели бы с нами хоть до обеда – не в службу, а в дружбу, а?
– Нет уж, спасибо, – с притворным ужасом отказалась я, – я в службу-то третье утро похмельем страдаю, а что же на четвертое, дружеское, будет?!
– Ну, воля ваша. Да, покамест не забыл – вам тут подарочек передать велели. – Олуп с усилием приподнял и протянул мне… ведерный горшок с медом, над которым суматошно металась одинокая раздраженная пчела, лихорадочно решающая – слетать в улей за подмогой или не стоит оставлять сладкий пост на длительное время.
Я шарахнулась от «подарочка», как мракобес от благовоний:
– Кто велел?
– Рушка, подружка Паратина, девка из соседнего села. Белая такая, рядом на свадьбе сидели. Горе у ней – изба сгорела, попросилась у нас до зимы пожить, пока родичи новую не отстроят. Говорит: «Мол, госпожа ведьма мне службу сослужила, а заплатить ей нечем, авось медком не побрезгует». Я, грешным делом, не утерпел – пробу с краешка снял, уж больно дивный мед, скорее на шмелиный смахивает. Совсем свежий, будто пчелы его прямо в горшок носили, а ведь нынче только красный клевер да златогорлица лесная и цветут, пчеле к ихнему нектару нипочем не подобраться.
Вздохнув, я взяла горшок и пристроила между собой и передней лукой. Олуп со степенной медлительностью отсчитывал на ладони монеты – мой гонорар за две свадьбы.
– А как же тот разбойник? – вспомнил он. – Ну, которого вупыр засмоктал?
– Он-то и был упырем, а с восходом солнца испарился, – серьезно сказала я. – Всю свадьбу на молодых поглядывал и, если бы не мои титанические усилия…
Лишняя монета со звоном упала в кошель.
ВЕРНОСТЬ ДО ГРОБА
– Ну как, госпожа ведьма?
Я отрицательно покачала головой и, не удержавшись, зевнула: Жабкинский мроед определенно начал мне надоедать. Третью ночь как проклятая обхожу село ночным дозором, но пока что не заметила его даже краем глаза.
Переступив порог корчмы, я прошла мимо разочарованного хозяина и устало плюхнулась на лавку возле печи, прислонившись спиной к теплой кирпичной кладке. Самое обидное, что мроед продолжал свою нехорошую антиобщественную деятельность. Убивать никого не убивал, но обескровливал до полусмерти. Караулить по очереди было бесполезно, при появлении нежити сторож засыпал крепчайшим сном, и мроед неторопливо выбирал жертву среди домочадцев, предпочитая женщин и детей. Впрочем, не брезговал даже кошками, почему-то за исключением черных – видимо, не мог поймать в темноте.
44 
