Полная жена хозяина окинула его орлиным взором. Она была столь же серьезна, насколько ее супруг приветлив, и явно подозревала, что незваные гости задумали что-то недоброе.
Кэт, однако, не походила на вертихвостку, а ее обручальное кольцо явно не новое. Кристиан добавил к этому свое обаяние.
— От всего сердца благодарю вас, мэм. Как видите, моя бедная жена нуждается в любых удобствах, которые я могу раздобыть для нее.
Женщина растаяла:
— Бедная леди. Как же вы довели бедняжку до такого состояния, сэр? Видно, очень быстро ехали.
— Дело не в скорости, мэм, а в направлении. Проще сказать, я сбился с дороги.
Хозяйка пробормотала что-то неодобрительное о мужчинах, вечно стремящихся срезать дорогу, и откинула покрывало:
— Кладите ее, сэр.
Кристиан думал распустить ее одежду, с корсетом придется повозиться. На щеках грязные полосы, но их не уберешь, не разбудив ее. Он просто мягко коснулся их. А когда выпрямился, то увидел, что от его безотчетного движения хозяйка окончательно растаяла.
— Вы наверняка голодны, сэр, так что идите, ешьте ваш суп, пока он не остыл. Такому крупному мужчине нужна еда.
— Вы ангел, миссис?..
— Барнби, сэр. — Она присела в реверансе и, кажется, даже зарумянилась.
Каро проснулась в темноте, не понимая, где находится. Конечно, не дома, в Латтрел-Хаусе. Все, от грубого матраца до затхлого запаха одеял, говорило об этом. Где-то поблизости пахнет пивом.
И она в постели в корсете.
Потом она вспомнила! Вспомнила — не веря себе, — весь этот невозможный день. Это, должно быть, наваждение.
Но она на грубой кровати, рядом с ней мужчина. Каро быстро проверила одежду. Все на месте, но она спала так крепко, что не заметила, как он лег.
Каро тихо подвинулась ближе и вдохнула. Это типично мужской запах или присущий только ему?
От него пахло землей, теплом, чем-то пряным. Она не могла найти этому названия, но вдыхала, чувствуя успокоение и непринужденность. Это пробудило воспоминания о запахе его разгоряченной кожи в момент слияния, его вкусе в миг поцелуя.
Ее тело напряглось в потаенном месте. Каро изогнулась, будто приспосабливаясь к грубому матрацу, пустота внутри требовала заполнения.
Боже милостивый! Она всегда считала, что это должно происходить только между мужем и женой. Муж и жена.
Могла жена, согретая теплом мужа, проснуться ночью и прошептать: «Муж…»?
И тогда он проснулся бы, повернулся к ней, и начались невиданные удовольствия брачного ложа?
Потянувшись, Каро нащупала прекрасное полотно его рубашки. Лучше бы рубашки не было. Она хотела в последний раз прикоснуться к его горячей коже, грубому шраму, крепким мускулам. Что еще на нем надето? Ее пальцы скользнули вниз и замерли. Ни бриджей, ни белья. Обнаженная кожа. Каро отдернула руку. Но Кристиан, шевельнувшись, повернулся.
Она попыталась отодвинуться, но он обнял ее.
— Моя Кэт снова любопытствует? — пробормотал он, явно улыбаясь.
Каро вздохнула. Она тонула в его жаре.
— Ваша Кэт голодна, — вырвалось у нее.
Он уткнулся в ее шею.
— Вы пропустили ужин.
— И еще не время завтракать, — ответила она с гулко бьющимся сердцем.
— Джентльмен не должен позволять леди голодать.
— Да?
— Именно.
Повернув ее, он коснулся губами ее рта. Она прижалась ближе, и он крепко поцеловал ее. Его руки начали творить волшебство.
Но потом он замер, положив руку на лиф платья.
— Корсет, — сказал он.
Каро села и расстегнула платье, но когда попыталась снять его, Грандистон снова уложил ее на спину.
— Корсет не помеха.
Его пальцы скользили по косынке, и Каро вздрогнула от этого легчайшего прикосновения. Крепкая нога легла поперек ее ног, удерживая на месте, но это воспринималось как ласка.
Кристиан медленно высвобождал заправленную в корсет косынку. Он знает, как уголки ткани задевают грудь, заставляя напрягаться и затаить дыхание в темноте?
Каро повернулась к нему, нашла его губы и, целуя, прижала его к себе. Впервые поцеловала, а не ответила на его поцелуй!
Но он отстранился.
— Медленнее, медленнее. Здесь особое сокровище, Кэт. Позвольте показать вам.
Его пальцы, скользнув по корсету, ласкали сначала один сосок, потом другой. Каро закрыла глаза и закусила губы. Какое сладкое ощущение.
Ее соски выступили над краем корсета.
Корсет сильно давил грудь, но, гранича с болью, это, казалось, усиливало удовольствие.