Тогда мне не на что надеяться.
Вид у меня в этот момент был такой измученный и несчастный, что какой-то добросердечный прохожий бросил мне на колени медную монетку. Я подняла глаза и увидела корчмаря с потрошеным гусем под мышкой – видимо, все подручные оказались заняты, пришлось лично наведаться к мяснику. Спохватившись, он начал извиняться – не признал-де.
Я только махнула рукой, возвращая подаяние.
– Стряслось чего? – сочувственно поинтересовался он, пряча денежку.
– Просто устала.
– Жаль, а я вам как раз работенку хотел предложить... – огорчился он, перекладывая гуся в другую руку. – Ну да это не к спеху, так, оборотня приструнить...
Слегка опешив, я осторожно уточнила: что именно я должна сделать с оборотнем?
– А что угодно, лишь бы угомонился, – досадливо брякнул корчмарь. – Совсем, собака, стыд потерял – ночами по селу бегает и в окна заглядывает, спас нет. Хорошо, ежели со своей женой тешишься: поглядит и отстанет, а чуть соседку в гости зазовешь – совестить начинает, да проникновенно так, будто по-писаному, аж волосы дыбом встают. И реки огненные поминает, и мракобесов с ухватами калеными, и что оные теми ухватами вытворяют... Лучше бы загрыз кого, проклятый, да на месяц успокоился, как вся порядочная нежить. Мы уж и дайну жаловались, а он только глаза к небу возводит и пальцем туда же тычет: это, мол, божья кара, за грехи наши ниспосланная! молитесь да жертвуйте почаще. Только мы лучше один раз вам скинемся, чем непотребства всякие каждую ночь выслушивать, а поутру в храм со свечкой бежать.
– Так уж и каждую? – усомнилась я.
Корчмарь смутился и забормотал, что это-де так, для красного словца, но оборотень и впрямь надоел хуже горькой редьки, и пущай я с ним что хочу делаю, лишь бы порядочным людям отдых не отравлял.
Я пообещала подумать, а пока вернулась на главную улицу, купила пирог с капустой и рублеными яйцами, перекусила и немного успокоилась. Не стоит отчаиваться раньше времени, ведь разбойники зачем-то охраняли тело Лёна, не сожгли и не прикопали. Волк в клетке им без надобности, труп тоже. Да, они рассматривали и такие варианты, но не торопились. Выходит, все-таки надеялись воскресить и использовать, уповая на какой-то реар. Что бы это могло быть? Вампиры наверняка должны знать. Ох, как же мне не хватало Лёна – с его дурацкой привычкой умалчивать о вещах, которые мне, с его точки зрения, знать не следовало, но честно отвечать на прямой вопрос... Не раз и не два у меня дыбом вставали волосы, когда я совершенно случайно узнавала, например, что кратчайшая дорожка между столицей Догевы и одним из крупных селений, которой почему-то никто не пользуется, ведет через заброшенное кладбище, и ходят слухи, будто там нечисто... Это после того, как я ходила по ней добрый месяц и даже присаживалась отдохнуть на такие удобные холмики! Сам Лён, если и составлял мне компанию, неизменно стоял рядом, уверяя, что не устал, и настороженно озирался по сторонам. “Какая разница, – потом оправдывался он, – по кладбищам ходить не запрещено, и если тебе так удобнее, зачем мне портить человеку настроение?..”
Леший побери, я бы все отдала за очередную его шуточку или хотя бы за возможность оказаться рядом на той поляне, даже если бы мне уйти с нее не удалось...
Нет, мне просто необходимо было отвлечься. Я решительно вытерла мокрые глаза, запихнула в рот корку от пирожка и отправилась “струнить” оборотня.
Не мудрствуя лукаво, я устроила засаду возле корчмы, присев на колоде за поленницей. Отсюда великолепно просматривался задний двор, куда выходило большинство окон. Я особенно не пряталась, просто молчала и не шевелилась, а темная одежда помогала затеряться в ночном мраке.
Около полуночи разом взвыли все деревенские собаки, и из смородиновых кустов появился оборотень – смахивающая на волка тварь без малого трех локтей в холке, с коротким хвостом и рыжей окладистой бородой, выделяющейся на фоне серой шерсти. Он заметно трусил, озираясь по сторонам, а когда я вьшла навстречу, вежливо поздоровалась и представилась, сообщив цель визита, зверь окончательно смутился, начал витиевато извиняться за свое нехорошее поведение, обещая исправиться и завязать с ночными проповедями, вот только “худую крышу перекрою, оклады позолочу и живописцу лики закажу обновить, а то сам уже святых от мракобесов не отличаю”, для чего и “взял грех на душу, дав волю одержимости пагубной, кою прежде держал в узде молитв и благочестия”, ибо “не пойдет отара по пути истинному без пса недреманного, и страх сей во благо”.