64 
Правда, при появлении новых лиц король проявил некоторую живость и, едва дождавшись, когда д’Артаньян выпрямится после почтительного поклона, воскликнул:
– Подойдите ближе, господа, подойдите ближе! Кавуа, кого вы мне привели, черт возьми?
– Это и есть Шарль де Батц д’Артаньян де Кастельмор, о котором докладывали вашему величеству и которого вы изволили освободить из Шатле час назад…
– И вы не шутите?
– Я бы не осмелился перед вашим величеством… – с грацией истинного придворного поклонился де Кавуа.
– Поразительно! – воскликнул король и обошел вокруг почтительно застывшего д’Артаньяна, разглядывая его, словно античную статую, извлеченную из недр земных. – Мне говорили, что некий гасконский бретёр злодейски напал на моих мушкетеров, вызвал обширные беспорядки и чуть ли не мятеж… Но это же сущий ребенок!
– Отсюда ваше величество с легкостью сделает вывод: иные люди, имеющие к королю доступ, пользуются этим отнюдь не для того, чтобы говорить правду…
– Вы правы, де Кавуа, – грустно согласился король. – Всюду ложь… Кругом ложь… Короли – самые несчастные люди на земле, потому что никому так не лгут, как королям… Ну что же, мы во всем разберемся. Меня не зря называют Людовиком Справедливым!
Д’Артаньян не шелохнулся, сохраняя почтительнейшее выражение лица, хотя прекрасно знал уже, что Справедливым короля именуют не в силу присущего ему данного достоинства (скорее, будем честны, обстоит как раз наоборот), а из-за того только, что его величество изволил появиться на свет в сентябре, когда Солнце находится в знаке Весов, символе правосудия…
– Поразительно! – повторил король. – Что же, именно этот юнец победил Атоса, нанеся ему удар шпагой?
– Совершенно верно.
– И Арамиса?
– Да, государь.
– И выбил шпагу у Портоса?
Д’Артаньян, поклонившись, поправил:
– Даже дважды, ваше величество. В Менге и здесь, в Париже.
– Каждый случай, взятый в отдельности, еще можно было бы объяснить стечением обстоятельств, – задумчиво произнес король. – Но когда они следуют один за другим… Говорите правду, юноша: это были дуэли?
– Всякий раз это были встречи, – сказал де Кавуа. – Посудите сами, ваше величество: как неопытный юноша из провинции за считанные дни набрался бы достаточно дерзости и умения, чтобы самому вызывать господ мушкетеров?
– Вы хотите оказать, что мои мушкетеры – бессовестные задиры?
– О, что вы, ваше величество! – запротестовал де Кавуа. – Скорее уж виной всему трагическое стечение обстоятельств… До тех пор, пока шпага будет оставаться неотъемлемой принадлежностью дворянина, от этого никто не гарантирован…
– Словеса, словеса! – сказал король, все еще не освободившийся от меланхолии, хотя и несколько повеселевший. – Все вокруг меня прячут истину за красивыми словесами… Черт побери, еще мой славный отец издавал строжайшие эдикты о запрещении дуэлей, и я, наследуя ему, оглашал новые…
– Встреча, ваше величество… – сказал де Кавуа.
– Да, я помню…
– Взгляните на господина д’Артаньяна, сына славного дворянина, добровольцем сражавшегося за веру бок о бок с вашим славным отцом. Молодой человек удручен и искренне раскаивается…
Д’Артаньян поторопился придать себе вид совершеннейшего раскаяния и покорной удрученности.
– Ну да, как же! – проворчал король. – Взгляните только на эту хитрую гасконскую рожу! Не забывайте, де Кавуа, я сам наполовину гасконец, а потому меня-то не обведешь вокруг пальца! Раскаяние, ха! Скорее уж этот юный нахал втихомолку пыжится от гордости! Ну-ка, отвечайте, сударь, да или нет?
– Самую чуточку, ваше величество, – смиренно ответил д’Артаньян.
– Приятно видеть, что вы, по крайней мере, честны со своим королем… или почти честны… Что же мне с вами делать, любезный д’Артаньян? Вы, ей-же-ей, поставили меня в сложное положение – меня, вашего короля! С одной стороны, побежденными оказались мои мушкетеры…
– Но победителем стал ваш гвардеец, – вкрадчиво сказал де Кавуа.
– Вот именно, вот именно… С другой же стороны, у меня есть повод не на шутку посмеяться над хвастовством де Тревиля, полагающего, что его рота – лучшие в мире солдаты… Признайтесь, Кавуа, вас это только порадует?
– Мы все – слуги вашего величества…
– Хитрец вы, де Кавуа, хотя и не гасконец, – сказал король убежденно. – Но я не могу сердиться на человека, известного всему Парижу как образец супружеской добродетели. Это ваша сильная сторона, мошенник вы этакий. Итак, господа… По-моему, молодой дворянин заслуживает некоторой награды. Не потому, что я снисходительно отношусь к дуэлям, упаси боже! Я просто рад, что мои гвардейцы получают достойное пополнение… но на будущее – довольно, д’Артаньян, слышите? Если мне донесут, что вы дрались на дуэли, я уже не буду так снисходителен!
64 
