Она сама не заметила, как уснула, а проснувшись, увидела, что в номере темно. В незашторенное окно заглядывали крупные, как горох, южные звезды, из ванной доносился плеск воды и неразборчивое пение. Оттуда пробивалась полоска электрического света, и, глядя на эту полоску, Тамара снова уснула с ощущением, что все плохое позади и теперь все непременно будет очень хорошо – по крайней мере, на некоторое время. Это ее вполне устраивало: живя с Дорогиным, она давно отвыкла загадывать больше чем на час вперед.
В конце концов она проснулась окончательно и поняла, что выспалась на неделю вперед. В окно било утреннее солнце, дверь в лоджию была открыта настежь, и оттуда раздавалось бодрое хаканье отжимавшегося от бетонного пола Дорогина.
Она закрыла глаза, чтобы представить безмятежную жизнь с ее маленькими проблемами и радостями, но тут пыхтение на балконе прекратилось, Дорогин вошел в комнату и с порога издал заливистый петушиный крик.
– Вставай, лежебока, – сказал он. – Птичка утром прилетела и давай в окно стучать: как тебе не надоело, как не стыдно столько спать?
– Твою птичку надо связать, заклеить ей клюв пластырем и немного повозить по морю, тогда она поймет, почему мне не стыдно, – ответила Тамара, открывая глаза. – И вообще, я давно не сплю, а, наоборот, подглядываю: один ты там в лоджии пыхтишь или с тобой какая-нибудь пляжная красавица?
Отвернись, я хочу встать.
– А надо ли? – с сомнением спросил Дорогин.
– Что именно – отворачиваться или вставать? – ответила она вопросом на вопрос.
– И то, и другое.
– Надо. Не знаю, как ты, а я голодна. Быка бы съела, наверное.
– Быка? – переспросил Дорогин и принялся озабоченно оглядываться.
– Что ты ищешь? – поинтересовалась Тамара.
– Как что? – удивленно вытаращился Дорогин. – Что-нибудь, чем можно свалить быка. Сомневаюсь, что в меню здешней харчевни есть зажаренный на вертеле бык.
– Сойдет и по частям, – вставая, сказала Тамара. – Главное, побыстрее.
Они оделись и спустились в ресторан. Дорогин был чисто выбрит, свеж и весел. Лишь изредка он морщился и подносил ладонь к затылку, но тут же, спохватившись, отдергивал ее. Усадив Тамару за столик и усевшись сам, он некоторое время тревожно оглядывался: не узнает ли кто-нибудь из посетителей и обслуживающего персонала в нем небритое, перебинтованное чучело, которое бродило здесь вчера и после ухода которого в мусорном баке обнаружился изуродованный труп? Его никто не узнал, и он, слегка расслабившись, сделал обширный заказ.
Закончив писать, официант сделал небольшую па узу, откашлялся и осторожно спросил:
– Извините, вы всегда так завтракаете?
– В каком смысле? – удивленно поднял на него глаза Дорогин.
– Н-ну-у, скажем.., так обильно.
– Ах, это… Нет, сейчас я на диете. А вы всегда заглядываете клиентам в рот?
– Это моя профессия, – гордо ответил официант и удалился.
Тамара хихикнула. Дорогин с оскорбленным видом повернулся к ней.
– Не понимаю, что тебя рассмешило, – сварливо сказал он. – По-моему, это ты собиралась съесть быка.
Не выдержав сварливого тона, он рассмеялся.
Когда они разделались с куриным филе и перешли к жаркому, Тамара вдруг округлила глаза и незаметно указала ими на что-то находившееся у Дорогина за спиной. Сергей обернулся так резко, что едва не опрокинул стол, но оказалось, что это всего-навсего Анна Ивановна. Благожелательно улыбаясь и немного укоризненно покачивая огромными полями пляжной шляпы, она величественно подплыла к ним по проходу и остановилась у их столика.
Дорогин привстал и, не придумав ничего лучшего, вежливо поклонился.
– Доброе утро, молодые люди, – приветствовала их старуха своим глубоким контральто. – Приятного аппетита. Куда это вы запропастились? Я не видела вас целых два дня.
– Маленькая экскурсия вдоль побережья, – сказал Дорогин. – Искали места для купания. Городские пляжи грязноваты, и вообще… Присаживайтесь.
Анна Ивановна величественно опустилась на придвинутый Сергеем стул, подобрав свои просторные юбки.
Дождавшись, пока она утвердится за столом, Дорогин тоже сел и принялся с интересом ее разглядывать. Это оказалось на удивление приятным и увлекательным занятием – просто сидеть и разглядывать нормальное человеческое лицо, зная, что его обладатель через секунду не выхватит пистолет и не примется палить в тебя как сумасшедший.