Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
122 
Это ему почти удалось. Утробно рычащая, изрыгающая сизый дизельный перегар, тяжело громыхающая на ухабах грязная махина с ревом и лязгом промелькнула справа, но тут обочина кончилась, и черный японский джип, легко сбив хлипкое ограждение, воспарил над руслом почти пересохшего, сплошь затянутого ряской ручья.
Если бы у Самолета было время на отвлеченные размышления, он, несомненно, усмотрел бы некую связь между этим неторопливым, словно бы нарочно замедленным полетом и собственной кличкой.
Дорогин остановил машину сразу за мостом и медленно вылез из кабины. Ему пришлось перейти шоссе и подойти к самому краю насыпи, чтобы увидеть джип. В тот момент, когда взгляд его упал на смятую груду черного лакированного железа и неуместно сверкающего на сентябрьском солнце гнутого хрома, джип взорвался. Дорогин слегка прищурил глаза, когда плотная волна горячего ветра ударила его в лицо. Насколько он мог судить, из машины никто не выбрался.
– От судьбы не уйдешь, – сказал Дорогин, повернулся спиной к полыхавшему у самой кромки затянутой ряской воды дымному костру и пошел к своей машине.
За спиной у него завизжали тормоза, захлопали дверцы и послышались возбужденные голоса, но он ни разу не оглянулся.
Глава 20
Двумя часами позже в тот же день Владлен Михайлович Самарин сидел за столом в своем офисе и чистил трубку. Слева от него мерцал голубоватым светом экран компьютера, а справа неподвижно висели в мертвом прокуренном воздухе кабинета вертикальные полоски жалюзи. За окном был день, но в кабинете горел свет: Владлен Михайлович не стал поднимать роллеты. Гибкая непроницаемая броня на окнах давала ощущение покоя и полной отрешенности от внешнего мира, помогая сосредоточиться на ожидании. Дмитрий, который давным-давно должен был позвонить и доложить о том, что работа сделана, почему-то задерживался со звонком и, более того, не отвечал на звонки Владлена Михайловича.
Усилием воли Самарин заставил себя не дергаться: он, как никто, знал, что убийство – дело тонкое.
Потребовалось почти два месяца, чтобы выследить этого Дорогина, и по сравнению с бесконечными семью неделями лишняя пара часов выглядела сущим пустяком. Но именно этот пустяк не давал Самарину покоя, тревожа, как заноза, и мешая заняться текущими делами. Дмитрия могла задержать тысяча обстоятельств. Например, Дорогина могло просто не оказаться дома: он – птица вольная, летает, где хочет, вот только непонятно, на что живет. Неужели он не врал, говоря, что его основная специальность – киллер? Если это соответствовало действительности, то молчание Дмитрия и его напарника представало в несколько ином, довольно зловещем свете.
Владлен Михайлович раздраженно отбросил металлический стерженек, которым чистил трубку, и полез в ящик стола за табаком. Набив трубку до половины, он отшвырнул и ее: он больше не мог курить, сколько же можно курить, в самом-то деле…
Он протянул руку и утопил податливую клавишу селектора, вызывая секретаршу. Он заметил, что рука не дрожит, и коротко усмехнулся уголком рта: все его тревоги и страхи во все времена были лишь легким волнением на поверхности океана, никогда не затрагивавшим темных непрозрачных глубин и уж тем более не способным поколебать гранитное ложе океанского дна. Так было всегда и так останется на все времена: он тверд, как гранит, и терпелив, как морское дно, знающее, что через миллионы лет вода высохнет и оно увидит солнце.
Аглая Викторовна вошла, неслышно ступая, и остановилась у стола, ожидая распоряжений.
– Аглая Викторовна, голубушка, – сказал Самарин, – будьте так добры, сделайте мне кофейку – покрепче и без сахара. Да, и приберите здесь, если вас не затруднит, – видите, как я насвинячил. Только сначала, пожалуйста, кофе.
Аглая Викторовна молча кивнула и вышла, грациозно перебирая суховатыми ногами на высоченных шпильках. Владлен Михайлович, не сдержавшись, криво усмехнулся: он всегда испытывал странное удовольствие, отдавая своей секретарше подобные распоряжения. Конечно, она была всего лишь секретаршей, но предлагать ей собрать рассыпанный по полу табак было все равно что заставлять королеву Великобритании чистить себе ботинки. Было в ней что-то от престарелой гейши на новый лад: то же величие и та же молчаливая покорность воле хозяина – разумеется, строго в рамках служебных обязанностей.
Аглая Викторовна вернулась через несколько минут, молча поставила на край стола подносик с кофе, так же молча присела, подобрала с пола трубку и стальной стерженек, положила все это рядом с подносиком, снова вышла и вернулась с пылесосом. Лицо ее во время всех этих манипуляций оставалось бесстрастным и вежливым, словно она не прибирала за распоясавшимся экс-подполковником, а перепечатывала на машинке приказ о повышении собственного жалованья.
122 
