— Первый аппарат — пли!
— Первый аппарат — торпеда вышла!
— Лево на борт, тридцать градусов!
— Есть лево тридцать!
Мичман Черкасский стоит рядом с секундомерами в обеих руках. Держит так, чтобы мне было удобно их видеть. Ещё один взрыв. По времени — не наш. Рано! Торпеда ещё даже на боевой взвод встать не успела. Значит, «Ниссин» ещё мину из числа выставленных «Крабом» огрёб, или Толя его торпедой приголубил! Не удержавшись, навожу перископ на «Ниссин». Точно! Над «Ниссином» даже сквозь туман виден подсвеченный рассветным солнцем громадный грязно-белый столб воды.
Снова доворачиваю перископ на «Касугу». Стрелка первого секундомера заканчивает круг, 60 секунд, 65, Взрыв! Наблюдаю, как над носовой башней «Касуги» встаёт высоченный водяной столб, и вдруг он озаряется изнутри яркой вспышкой, и вновь по корпусу лодки как будто громадной кувалдой ударили! Lucky shot! Похоже, что сдетонировали погреба главного калибра! Амба котёнку! Ещё один взрыв, но как бы со стороны! Это ещё что? Ладно, потом будем разбираться! В отсеках радостно вопит экипаж.
— Отставить вопли, носороги! Тишина в отсеках! После радоваться будем, когда уберёмся отсюда подобру-поздорову!
— Перезарядить аппараты!
Крики стихают, люди взялись за дело, но радостные улыбки продолжают цвести на лицах.
12 секунд. Наблюдаю на «Касуге» ещё один взрыв, сразу за мачтой. Второй торпедой тоже попал! «Касугу» плотно затягивает паром. Похоже, что этой торпедой мы им котлы разнесли? По короткой связи приходит доклад с «Краба».
— Наблюдал на «Ниссине» два подрыва на минах в районе бака, и попадание второй торпеды туда же. Первая торпеда дала промах и, видимо, прошла перед форштевнем!
— Молодец, Толя! Отменно! Ему и того с лихвой хватит, я думаю! Уходим домой!
Командую убрать перископ. Отходим по фарватеру кабельтовых на 15 в направлении выхода из бухты, и на двух узлах ложимся в циркуляцию. Снова поднимаю перископ. Туман сильно редеет. Акустик докладывает мне, что слышит многочисленные, приближающиеся с севера шумы винтов. Навожу перископ на место атаки. «Касуга» накренился на правый борт, и я вижу, как волна начинает заливать ему палубу. Обнаруживаю «Ниссин», который прямо у меня на глазах задрав корму к небу, вертикально скрывается под водой. «Касуга» заваливается на борт и переворачивается кверху килем. И в 07ч58м скрывается под водой. Всё кончено.
Хрен-то теперь кто с глубины 45 саженей до конца войны сможет их поднять! Стягиваю с головы пилотку и шепчу молитву по убиенным мною. Покойтесь с миром, да простит мне Господь…
— Убрать перископ. Занять минимальную безопасную глубину! Курс 215 градусов, ход 4 узла! Поздравляю команду с победой и благодарю за службу! Это японцам за Артур! Идём домой!
Глава 31
Кроме летчиков, в начавшейся войне к концу февраля появились и еще герои, поначалу, если можно так выразиться, местного масштаба.
Одновременно с появлением в Артуре сведений об утоплении прямо в Токийской бухте свежезакупленных в Италии крейсеров «Ниссин» и «Касуга», о минировании самой бухты, в результате чего там уже успели подорваться два транспорта, в гавань скромно зашел «Герасим» — естественно, уже без барахла и брезента на задней палубе. Команда получила щедрые премиальные и ясные указания о том, как их следует тратить, и теперь по артурским кабакам расползались все более красочные слухи о подвигах и победах катамарана у далеких берегов Японии. Экипаж «Машки» чувствовал себя обойденным, рвался в бой, и я пообещал им, что и их поход не за горами. Страховка на морские перевозки поползла верх, Гоша не вылезал с узла связи…
Но, как я уже говорил, это все-таки была местная сенсация. А весь мир с недоумением взирал на действия непонятно откуда взявшегося Флота Открытого Моря маленькой, но гордой страны, которую можно было найти и не на всякой карте. Верная своим союзническим обязательствам, Черногория объявила войну Японии. И коммодор Пол Маслачак, как коршун на цыплят, набросился на не ко времени оказавшиеся в Индийском океане японские транспорты…
За неделю он утопил и захватил восемь штук, но среди них было два настоящих подарка судьбы.
Первый вез шесть сотен авиационных моторов. Правда, в основном это были максимовские аналоги нашего Т-1, пригодные только для самолетов типа «Святогора» и «Пересвета», но ведь каждый стоил по пятьсот фунтов! А в Америке их можно было продать и дороже, так что Одуванчик одним махом на треть уменьшил свой долг.