68 
– А я что могу сделать? Я не касса взаимопомощи, – спокойно ответил Гаспаров. – У меня все деньги в обороте, их нужно выдернуть.
– Все-таки вы их дадите?
– Попробую, – неуверенно пообещал Гаспаров. – Но ты должен с ними поторговаться, сбить цену, тянуть время. К тому же я не уверен, что Белкина жива.
– Не может этого быть, – прошептал Якубовский.
– Какой смысл им ее отпускать? Она же их потом опознать может, навести…
И тут Якубовский не выдержал:
– Что, сильно журналисты НТВ навели на чеченцев, которые их в заложниках держали?
– За них заплатили полтора миллиона. Сбей цену до ста тысяч, эти деньги я потяну.
Якубовский чувствовал себя последней сволочью, которая не может помочь своему человеку.
– Откуда они о вас знают? – наконец, набравшись смелости, спросил Якубовский.
Гаспаров остановился и посмотрел на главного редактора так, как смотрят на непонятливого ребенка.
– И меня это интересует, и я хотел бы получить ответ на этот вопрос. Белкина не подозревала о моем существовании? Журналист она ушлый…
– Нет, что вы, только я один знаю, кто реальный хозяин газеты.
Гаспаров вздохнул:
– Дела не так уж плохи. Чем больше шума будет, тем больше шансов, что Белкина останется жива, тем выше тираж газеты. Все идет нам на руку. Думаю, ты еще сможешь выпить вместе с Варварой. Я пришлю к вам в редакцию коробку хорошего коньяка.
– Что же делать сейчас?
– Ждать, тянуть время, сбивать цену. Я по своим каналам попробую разузнать, что к чему, кто на нас наехал.
«Не на нас, а на вас, на тебя, Эдуард Таирович», – подумал, но не сказал вслух Якубовский.
Гаспаров спокойно, словно ничего не произошло и жизнь по-прежнему безоблачна, подошел к аквариуму, взял на кончик сверкающего ножа немножко корма из стеклянной банки с притертой крышкой, медленно ссыпал его на поверхность воды. Корм медленно начал оседать, рыбки в аквариуме ожили, принялись поглощать набухшие частички корма, которые медленно, как снег, опускались на дно. Продолжалась эта сцена довольно долго – минут пять или семь.
Якубовский сидел на краешке кресла, он чувствовал себя неуютно и потерянно.
– Ты материал подготовил?
– Да, я все сделал. Фотографии, воспоминания, даже запланировал поместить фотографии этого самого террориста.
– Это нормально, такое должно покатить. Не каждый день крадут журналистов – даже в Москве. Если бы где-нибудь в Чечне или на Ближнем Востоке, так это было бы понятно, а то – в центре России. На телевидении ухватились за эту новость?
– Да, она идет первой во всех информационных сообщениях.
– Славно, славно, – потер ладонь о ладонь Гаспаров. – С чего ты взял, что они обо мне знают? Фамилия, насколько я понимаю, не звучала?
– Но говорили о вас довольно уверенно.
– Мало ли что я могу предполагать, мало ли что взбредет в пьяную голову? Наверное, все будет отлично, но надеяться надо на худшее.
На этой оптимистической ноте Гаспаров выпроводил главного редактора, еще раз напомнив, чтобы ни в коем случае не связывался ни с милицией, ни с ФСБ.
Не успела за главным редактором захлопнуться дверь, как в гостиной появился Тимур. Его лицо было мрачно.
– У тебя что, понос?
– С чего ты взял?
– Лица на тебе нет, да и руки дрожат. Тимур вытащил руки из кармана дорогого пиджака, посмотрел на кончики пальцев. Пальцы действительно дрожали, перстень с печатью выдавал дрожь – сверкал, как мигалка «Скорой помощи».
– Уж лучше бы понос, от него хоть таблетки есть.
– Ты не дергайся. Узнал, откуда кассета в Москве появилась?
– Ее не наши люди делали. Самое хреновое, – продолжал Тимур, – что она с лазерного диска переписана. А дисков всего два: один у меня, второй на студии.
– Значит, у кого-то из наших копию либо украли, либо мерзавцу мало показалось, и он решил подзаработать. Это же как он, мерзавец, всех подставил! Если только менты унюхают след, ни тебе, ни мне, ни Мамонту с его работниками несдобровать, всех начнут шерстить.
– Мои продать не могли, я их отбирал как на атомную подводную лодку. Никто из наших на это не пошел бы. , – Думаешь, Петрович устроил подлянку?
– Этот может.., если взять во внимание, как мы с ним обошлись… Ему терять уже нечего.
– Тимур, успокойся, Петрович не тот человек, чтобы так изощренно действовать. Мы его людей положили, он бы наших положил.
– А если ему подсказал кто-нибудь?
68 
