56 
От этого зрелища Рите стало совсем плохо. Она, извинившись, спросила:
– Можно, я пойду лягу?
– Спокойной ночи.
– И вам спокойной ночи и добрых снов. Григорий с Ильей переглянулись. “Она что, издевается?” – в их взглядах читался вопрос.
– Покажи, Илья, гостье ее место.
Илья провел Риту в небольшую, аккуратно обшитую темной лакированной вагонкой комнату с низким косым потолком.
– Вот твоя кровать.
Постель была застлана идеально белой простыней. Белье накрахмалено, очень чистое, даже хрустело от прикосновения. Маленькое окно прикрывала решетка.
«От кого эта решетка? Зачем она на окне?»
Рита подобных вопросов не задавала. Она скользнула под одеяло, прижалась к холодной подушке и прикусила губу. Тошнота подкатывала к горлу, девушка боялась пошевелиться, потому что любое неосторожное движение могло вызвать рвоту. Но постепенно, минуту за минутой ей становилось лучше, хотя в желудке еще происходили странные процессы.
«Неужели от голода? Нельзя сразу столько есть. И отказаться я не могла. Вон как здесь строго, мамаша – настоящий мент, похуже участкового. Ей бы только воспитательницей в детском доме работать, там бы все по шнурку ходили, в затылок друг другу дышали, рот боялись открыть и спали по стойке „смирно“, как шпалы под рельсами. Все бы по ее приказу сны одинаковые видели. Сволочь! Таких парней в кулаке держит! Теперь понятно, почему они неженатые, для нее любая девушка – проститутка, хоть ты ей двадцать справок принеси, что девственница и даже не целовалась. Хотя ко мне это не относится. Завтра соберу манатки и гуд бай! Рано утречком, даже чай пить не стану, соберусь и тю-тю! Да, соберусь… Выйди еще отсюда попробуй, псы ноги откусят. Пока до ворот добежишь, до самой задницы ноги обгрызут, как наждачкой спилят!»
Подобная перспектива Риту развеселила. Сон же накатывал, наваливался. Ведь как-никак она устала, переволновалась.
"Только бы водички еще попить ледяной, из холодильника! "
Звуки в доме постепенно затихли, свет погас.
«Думаю, они на меня не обидятся, если я минеральной воды попью.»
Рита сбросила ноги на холодный, гладенький пол – ни соринки, ни пылинки – и, шлепая босыми ногами, направилась к двери. Приоткрыла ее, прислушалась. Дверь даже не скрипнула. Затем по длинному коридору торопливо, словно воровка, вышла на веранду, где стоял большой старый холодильник “ЗИЛ” обтекаемой аэродинамической формы, чем-то отдаленно смахивающий на старую “Волгу”.
Лишь только она протянула руку, как холодильник вздрогнул и заурчал, даже зарычал. Рита отпрянула.
«У, черт! Сволочь какая-то, гудит, как трактор. Наверное, полный.»
Она потянула на себя ручку. Внутри вспыхнул свет. Дверца открывалась уже без участия девушки. И тут Рита окаменела, ей показалось, что ноги приклеились к полу, примерзли, приросли, вцементировались, как ножки парковых скамеек, залитые бетоном. От страха даже пальцы отказывались шевелиться. Сердце остановилось.
На уровне ее груди, на полке, лежали две человеческие руки, женские, с ярко накрашенными длинными ногтями. На безымянном пальце поблескивал золотой перстенек, дешевый, а потому трогательный.
– Господи! – вырвалось у девушки, и взгляд ее скользнул ниже.
Завернутые в прозрачный, слегка покрытый инеем целлофан, покоились куски мяса, в которых с трудом узнавались части женского тела.
– Господи! – еще раз произнесла Рита, увидев начатую бутылку с минералкой, которая лежала рядом с отрезанными руками.
Она с трудом удержала порыв рвоты и медленно, как крышку гроба, стала прикрывать дверку. Но голова у нее закружилась, и Кижеватова, теряя сознание, стала оседать, а затем грохнулась рядом с холодильником, опрокинув табурет, на котором стояла трехлитровая банка с малосольными огурцами, ярко-зелеными, неестественно яркими. Банка с шумом и хрустом, но без звона раскололась.
Мать братьев Вырезубовых уже стояла в длинной ночной рубахе в двери кухни. В правой руке у нее был топор с широким, остро отточенным лезвием. Маленький огурчик покатился по полу, еще раз подпрыгнул, остановился в сантиметре от заскорузлого плоского большого пальца, словно испугавшись страшного, почерневшего слоистого ногтя.
– Эка тебя, – сказала женщина.
Тут же, словно из-под земли, возникли братья в одинаковых, застиранных голубых майках-соколках и в длинных, до колен, темно-синих трусах, сатиновых, какие уже давно нигде не продают. Оба виновато поглядывали на мать.
56 
