10 
Соседи Шинкаревых тоже не теряли времени напрасно: отовсюду доносились утробный вой электродрелей, сводящий с ума стук молотков и потусторонние звуки, которые получаются, когда прямо у вас над головой кто-то с натугой двигает по полу тяжелую мебель.
Вскоре в подъезде появились молодые люди, нагруженные образцами разноцветной винилис-кожи и плоскими чемоданчиками с инструментом. Они звонили во все квартиры подряд, предлагая свои услуги, и подъезд наполнился дробным перестуком молотков. Сергей Дмитриевич был вынужден отказаться от обивки двери: после переезда и ремонта в карманах гулял ветер, а получка ожидалась еще очень нескоро. Присутствовавшая при разговоре Алла Петровна тяжело вздохнула, но промолчала: финансовое положение семьи было ей известно не хуже, чем мужу, а в долг эти ребята не работали.
Заперев дверь, Сергей Дмитриевич внутренне съежился, предчувствуя недоброе. Такое случалось редко, не чаще двух-трех раз в год, но все-таки случалось: Алла Петровна вдруг зацикливалась, и жизнь Сергея Дмитриевича превращалась в кошмар. В последний раз причиной такого кошмара стала лисья шуба. Я понимаю, говорила Алла Петровна, что такая вещь нам не по средствам. Я понимаю, говорила она, что ты честный человек, и очень это ценю, но неужели я не заслуживаю такой мелочи? Обидно, говорила она, наблюдать, как восемнадцатилетние шлюхи увешиваются бриллиантами, наверчивают на себя песца и норку и разъезжают из кабака в кабак на новеньких «порше». Мне не нужны песец и «порше», с ироничной улыбкой говорила Алла Петровна, я не шлюха, и готовлю я лучше, чем повара в дорогих ресторанах, но, между прочим, зима на носу, и я просто не могу восьмой год подряд приходить на работу в старом пальто. В конце концов, там бывают приличные люди, и я устала от сочувственных взглядов… По твоей милости, говорила она, я лишилась возможности иметь детей, так почему бы не потратить часть сэкономленных на них денег на такой пустяк?
Сергей Дмитриевич вздыхал и ежился. Разговор о детях, которых они лишились по его милости, был, несомненно, ударом ниже пояса, но он ценил откровенность жены, тем более, что во всем остальном Алла Петровна была права на все сто процентов. Красивая сорокалетняя женщина, хранившая верность такому ничтожеству, как он, несомненно, заслуживала большего, чем потертое зимнее пальто безнадежно устаревшего покроя, и он, напрягшись, купил шубу. Помнится, в тот же вечер Алла Петровна вошла в спальню, кутаясь в рыжий мех, и царственным жестом уронила шубу к ногам. Оказалось, что под шубой на ней не было ничего, кроме его любимого серебряного кулона и запаха его любимых духов…
— Жаль, — сказала Алла Петровна, когда за обивщиками закрылась дверь, и Сергей Дмитриевич понял, что не ошибся: кошмар начинался. Теперь, она будет неделю ходить вокруг да около, вздыхать и намекать, а потом попрет напролом, как тяжелый танк… а денег нет и не предвидится. Он быстро прикинул, сколько дней осталось до получки, и подавил вздох: предстояло прожить в аду не менее трех недель.
На исходе второй недели Сергей Дмитриевич начал видеть винилис-кожу и обойные гвозди во сне. Больше всего его угнетала какая-то ненатуральность, надуманность ситуации; жена, казалось, помешалась на этой проклятой обивке. Она не могла ждать, она хотела обить дверь сейчас, немедленно, неделю назад. Шинкарев начал подумывать о том, чтобы стащить рулон винилис-кожи с работы, но на складе, как на грех, искомого материала не оказалось. Линолеума и плитки было сколько угодно, а вот винилис-кожа, словно по волшебству, вышла вся, до последнего клочка. «Не боись, Митрич, — сказал ему вороватый кладовщик Соловьев, — как только появится, я тебе сразу же капну». Сергей Дмитриевич покивал и ушел — утешение было слабым.
В субботу утром он проснулся, сразу же с тоской подумав о том, что сегодня выходной и, следовательно, придется целый день выслушивать разговоры о винилис-коже и разнообразных способах обивки дверей. Вопреки его ожиданиям, Алла Петровна не спешила атаковать. Впрочем, решил он, куда ей торопиться: впереди целых два дня…
Умываясь, он с некоторым недоумением обнаружил на подушечках указательного и большого пальцев правой руки несколько мелких параллельных порезов. Это выглядело так, словно он долго вырезал бритвенным лезвием какие-нибудь трафареты, как когда-то в армии, во время ночных бдений в Ленинской комнате. Он попытался припомнить, где ухитрился порезаться, и не смог: он давным-давно не занимался оформительскими работами и, более того, был абсолютно уверен, что вчера вечером не было никаких порезов. Или все-таки были?
10 
