Особенно,... 
25 
Он осмотрелся. “Богато живет Лукин. Он и на зоне жил круто, хотя там каждый рубль сотенной с воли стоит”.
– Завтра жду твоего звонка.
Лукин буквально выпроводил Пацука, тщательно запер дверь и радостно потер руки. Он бросился к компьютеру, влез в базы данных, просмотрел все, что касалось византийских ценностей. Этот крест нигде раньше не объявлялся, хотя похожие изделия встречались. Ценник поражал воображение: сто пятьдесят, триста, четыреста восемьдесят фунтов стерлингов. Наверняка этот крест принадлежал кому-нибудь из первосвященников, возможно, даже константинопольскому патриарху или антиохийскому.
Ладони у Лукина вспотели. Он уже точно знал: Пацук отыскал клад императора Наполеона. “Везет либо полным дуракам, либо очень умным. Пацук дурак, а я умен. Нам повезло вместе. Ему на пятьсот долларов – “по Сеньке и шапка”, – а мне еще посмотрим. Жизнь начинает налаживаться, не зря я оказался в тюрьме, не зря потратил пять лет”.
Просмотрел Самсон Ильич и оклады икон, сделанные в Византии в десятом веке. Подобных вещей в каталоге оказалось около сотни по всему миру.
"По всему выходит, что благодаря кресту и еще паре-тройке подобных вещей я стану долларовым миллионером, поднимусь, можно сказать, на ровном месте. Если вещь не значится в розыске, за нее можно запрашивать настоящую цену. Все теперь зависит от моего ума и расторопности”.
Лукин взял в руки массивный крест, покачал его как ребенка, поцеловал. “Поживешь у меня, но так, чтобы на тебя даже луч света не падал. Я тебя спрячу так, что ни одна собака тебя не найдет, хоть весь дом перевернут. Обрадую завтра Пацука, скажу, мол, лоха коммерсанта нашел. Дам еще пятьсот баксов, а то уходил он от меня как в воду опущенный.
И еще скажу, что клиент оклад ждет не дождется. Если оклад не хуже креста окажется, мол, он готов сразу восемьсот отвалить, а то и штуку”.
От этих мыслей у Лунина, словно от стакана водки, закружилась голова, кровь радостно застучала в висках.
Зазвонил телефон. Голос адвоката звучал радостно:
– Нашел клиента. Можно пять единиц поднять.
Лукин даже не сразу понял, о чем идет речь. Пять тысяч долларов показались ему каплей, упавшей на пересохший язык жаждущего.
– Не торгуйся, отдавай.
– Не в моих привычках, Самсон Ильич, без торга отдавать.
– Мне хватит пяти штук, верх себе забери, каким бы он ни был.
– Благодарю, Самсон Ильич! Ты не захворал часом? Может, тебе деньги срочно нужны, так я дам взаймы.
– Нет, все отлично. Я живу скромно, кефир, сортир… Ты же знаешь, Лукину много не требуется. Кое-что из старья продаю, книги по антикварам рассовываю. Много ли старику надо? На девочек и рестораны не трачусь, на дорогих авто не езжу.
– Свалить за границу собрался, что ли? – вкрадчиво осведомился адвокат.
– Нет, о смерти думаю. Смешно оказаться самым богатым на кладбище! В гробу карманов нет.
– Может, ты и прав, – тотчас согласился адвокат, боясь, что Лукин передумает насчет пяти тысяч. Адвокат и так назвал цену в расчете на то, что две тысячи останутся ему в качестве комиссионных.
– Действуй, – коротко отдал приказ Лукин. – Главное – не цена, а процесс, оборот. Чем быстрее товар и деньги крутятся, тем лучше. Спокойной тебе ночи.
– И вам, Самсон Ильич, нескучной ночи и сладких сновидений.
Лукин в ответ буркнул и отключил телефон, чтобы тот не беспокоил его до утра. Торопливо подошел к большому двухкамерному холодильнику, открыл дверцу морозилки. В верхнем контейнере лежали три заледеневшие пачки пельменей. Бумага серая, пельмени дешевые, такими только собак кормить, да и то если животных не жалко. Надорвал одну, вытряхнул пельмени в мусорное ведро, вызволив тугой сверток долларов в тонкой целлофановой пленке.
– Пятнадцать тысяч, – взвесив на руке деньги, произнес Самсон Ильич, – треть того, что у меня осталось. Мне казалось, что этого мало, даже на сигаретах экономил, покупал средней паршивости. А теперь понимаю, для хорошего дела не надо много денег. Если карта, конечно, ляжет. Мне, кажется, легла.
Он отсчитал тринадцать бумажек, пять отложил для Пацука, восемь спрятал в карман пиджака. Деньги бросил небрежно на дно глиняного кувшина, сверху воткнул сухие гортензии.
"Порядок”, – подумал Лукин.
Крест он завернул в тряпку и, как рыбу, спрятал в морозилку. Забросал сверху пакетами с замороженными овощами.
"Адвокат мне теперь не нужен, пусть работает по мелочевке и думает, что я крошки клюю”. Решив избавиться в крупном деле от адвоката как от посредника, Лукин вытащил записную книжку, потрепанную и засаленную, в которую еще до заключения записывал солидных клиентов. “Времени прошло немало, пять лет – это не один день и даже не один год”.
25 
