— Разве у них тоже были грехи? Они же святые!
— Вот ты пришла в церковь в синих, джинсах и в черной майке, а твоя сестрица надела белое платьице. Кстати, ты тоже в следующий раз юбочку вместо брюк надень, как положено православной девочке. А теперь скажи мне, если мимо вас проедет по луже какой-нибудь шофер-грубиян и обдаст вас грязью из-под колес, на чьей одежде будет заметнее грязь, на твоей или на Аннушкиной?
— На Аннушкиной, конечно.
— Вот так и грехи. На отбеленном покаянием и молитвой душевном одеянии святых самомалейший грех был заметен, как пятно мазута на белом платье. И они его тут же замечали и очищали покаянием. Понятно?
— Понятно.
— Вот так, отроковица Юлия. А теперь пойдем в храм, я вас с сестричкой поисповедаю.
После исповеди Акоп Спартакович отвез девочек домой, и они потом целый день ходили как по струнке, стараясь ни в чем не согрешить, чтобы назавтра достойно причаститься. Юлька была само благонравие, что отметила даже Жанна, но, узнав причину, поджала губы и презрительно процедила: — Какое мракобесие!
За что и получила невидимый щипок от когтей Жана:
— Выбирай выражения, хозяйка! Бесовский мрак-то тут при чем?
Ангел Юлиус до самой ночи не отходил от Юльки ни на шаг, всячески стараясь уберечь свою отроковицу от искушений. На ночь он встал на страже у дверей комнаты сестер. Ангел Иоанн был, конечно, рядом с ним, но он-то был безмятежно спокоен и только радовался: для Ангелов Хранителей каждая исповедь подопечного праздник, а уж причастие так и вовсе именины сердца и пир духовный, как говорили в старину.
Именинным утром Юлька вдруг ни с того ни с сего начала капризничать.
То есть это они с Аннушкой думали, что ни с того ни с сего, а на самом деле это Прыгун ночью как-то исхитрился впрыгнуть через открытое окно в комнату сестер, забрался под Юлькину половину кровати и до самого утра покалывал ее снизу через матрац рогами и шептал-нашептывал… Только когда с рассветом в комнату вошли Ангелы Хранители, Прыгун сиганул из-под кровати в окно и скрылся в саду.
— Я в церковь пойду в джинсах, — вдруг заявила Юлька.
Аннушка ничего на это не ответила, она уже причесывалась.
— Разве Богу так уж важно, как я одета? — вздорным голосом продолжала Юлька. — Ему важно, что у меня в сердце делается! Вот возьму и нарочно надену джинсы с дырьями на коленках…
— Надевай что хочешь, только не спорь — не греши перед причастием.
— Я и не буду спорить, а надену что захочу! — И Юлька потянула из шкафа джинсы с разорванными коленками.
Аннушка нахмурилась, но ничего не сказала. А Юлька натянула драные джинсы и начала вертеться перед зеркалом.
— А сверху надену еще красную майку с Микки-Маусом! — заявила она, косясь на сестру.
Микки-Маус Аннушку доконал.
— Юля, а что ты наденешь на праздничный обед в честь своих именин? — спросила она.
— Белое кружевное платье.
— Чудно! А мне дашь надеть вот эти твои джинсы?
— Ты что, собираешься на мои именины явиться в драных джинсах?
— Если будет не очень жаркий день. А если будет жарко, надену купальник.
— Ты с ума не сошла, Ань? — озабоченно спросила Юлька и даже потрогала Аннушкин лоб.
— Да почему же это я с ума сошла? В жаркий день купальник — самая удобная одежда.
— Но не за праздничным же столом! Я обижусь, если ты явишься в купальнике на мои именины!
— Что для тебя важнее — мой внешний вид или моя любовь? Тебе, Юля, должно быть важно, что у меня в сердце делается. А в сердце у меня сплошная любовь к тебе!
— Твой наряд как раз и должен выражать твою любовь!
— В таком случае я надену свой новый купальник.
— В купальнике на пляж ходят, а не на именины! Никакого рванья и никаких купальников, пожалуйста! Это неприлично!
— Хорошо, тогда я для приличия надену сверху новый халатик.
— Не-е-ет! — закричала Юлька и затопала ногами. — Это неуважение ко мне, к моим гостям и к нашему папе! Он тебе накупил столько хорошей одежды, а ты явишься как чучело! Хуже чем из Пскова приехала!
— А ты чего волнуешься, Юленька? Ты же на литургию хочешь одеться не как принято одеваться в церковь, а как тебе вздумалось, так? Ну, а я на твои именины оденусь, как мне хочется.
Юлька задумалась.
— Так, сестричка-лисичка, с тобой все ясно: опять воспитываешь! А ты забыла, что моя душа — дело тонкое? Вот я бабушке на тебя пожалуюсь! И больше не воспитывай — я и так все поняла.