– Сбегай за Пружиной!
Червонец нервно курил, даже забывая сбивать пепел с сигареты. Тот нарос кривым серым столбиком и упал на паркет как раз тогда, когда отворилась дверь и Пружина вместе с Дулебом шагнули в кабинет.
– Ребята, – неискренне улыбаясь, проговорил Червонец, – вот в этом мешке двести тысяч.
Это не наши деньги: ни мои, ни твои, Пружина, ни твои, Дулеб. Это деньги нашего парня – того, что сидит в сарае.
Пружина понимающе заулыбался и закивал головой.
– Ясно.
– Ни черта тебе не ясно, Пружина.
– На хрена ему деньги? – изумился Дулеб и, не удержавшись, цокнул языком.
– Вы эти деньги, – не обратив никакого внимания на замечание Дулеба, – продолжал Червонец, – высушите и завезете ему на квартиру. Спрячьте там, только не очень основательно.
– Двести тысяч? – не веря своим ушам, переспросил Дулеб. – Спрятать так, чтобы их могли найти при поверхностном обыске?
– Именно.
Пружина хотел что-то вставить, но Дулеб толкнул его локтем в бок. А Червонец уже успел прочесть мысли своих подручных.
– Только, ребята, осторожно – вы меня знаете, но и я вас знаю. Если хоть одна пачка из этих денег окажется у вас в карманах, то лучше не попадайтесь мне на глаза.
– Сделаем, – пообещал Пружина.
– У вас максимум два дня.
– Хватит, – на лице Дулеба появилась извилистая улыбка, – хватит, чтобы просушить и подбросить. А как насчет собственных карманов, что ты, Червонец, никогда раньше такого не было и теперь не будет.
– Деньги-то немалые.
– Конечно, – пожал плечами Пружина, – но и ты платишь немало.
– Надеюсь, вы не идиоты, – Червонец протянул Пружине мешок с деньгами и пристально посмотрел в глаза. – Смотри, хоть одну бумажку украдешь… – и он покачала головой, что было выразительнее всяких слов.
Двое бандитов покинули кабинет своего предводителя.
Они шли по коридору на плохо гнущихся ногах. Да, большие деньги, хоть и мало весят, но тяжесть они – огромная.
Глава 15
Все хорошее, даже радость встречи со старинным другом, имеет одну неприятную особенность – кончаться. Раньше или позже понимаешь, что нужно уходить.
Так произошло и с Борисом Ивановичем Рублевым, которого его друг Подберезский называл по старинке не иначе, как комбат. А то и батяня. Борису и самому нравилась эта кличка, вернее, ласковое прозвище, которым его наградили скупые на похвалу и чуткие на справедливость солдаты и офицеры. Но перед расставанием непременно хотелось получить что-нибудь на память, лучше всего фотографию.
– Комбат, – сказал Подберезский, открывая холодильник и не глядя, нашел там банку с пивом, – у вас какие-нибудь фотографии с тех пор остались? А то я.., переезды…
– Что ж ты так? Думал, не понадобятся больше, не захочется вспомнить?
– Думал, новая жизнь у меня начинается.
– Жизнь только одна бывает.
По глазам Подберезского Борис Рублев понял, фотографий с тех времен у того почти не осталось, скорее всего, раздарил, растерял при переездах. И теперь разноцветные альбомы с шуршащими целлофановыми страницами, в которых покоились одинаково красивые ядовито-яркие фотографии с заграничных курортов и пышных празднеств, навевали на хозяина квартиры только скуку. В них существовала видимость жизни, а не сама жизнь, которая исходила от старых черно-белых фотографий, сложенных в картонке в его собственной неказистой на вид квартире.
– Конечно есть, – ответил Борис и тут же поднял руку, – отказываюсь от пива. Хорошего понемногу, Подберезский. Больше я не пью.
– Я же не водку предлагаю.
– Не пью, хватит.
– Даже пива?
– Даже его. Если хочешь, – сказал комбат, возвращаясь к теме фотографий, – я тебе негативы кое-какие могу отдать. Пленок-то у меня много, а вот времени напечатать все не хватало.
– Я даже не знаю, где теперь мой фотоувеличитель, – пожал плечами Подберезский, запрокидывая голову и вытряхивая в открытый рот последние капли пива из жестянки. Затем он рукой легко смял крепкую банку, словно этим мог выдавить из нее еще несколько капель.
– У тебя же, Андрюха, этих банок полный холодильник! Открой еще одну. А то, как алкаш последний, капли считаешь – не досчитаешься.
– Да нет, я, как и вы, решил больше не пить, – проговорил бывший сержант, промакивая губы тыльной стороной ладони, снимая с них белую пивную пену.
– Справа еще пена осталась, – машинально подсказал Рублев.