Федор Филиппович снова улыбнулся и, не удержавшись, широко, во весь рот, зевнул. За правым ухом что-то отчетливо щелкнуло. Генерал осторожно подвигал челюстью, но та была на месте.
"Хорошо, – подумал он. – Эх, хорошо! Они сейчас небось, железо грызть готовы. Ведь миллионы американские уже, можно сказать, в руках были, они уж, наверное, мысленно половину потратить успели. Ан не тут-то было! Старый дурак Потапчук операцию рассекретил, да так, что вышел прямо-таки анекдот. Об этом деле ему велели забыть и прогнали с глаз долой. Он и ушел себе – в смысле, уехал. Домой уехал, карьеру свою оплакивать. А фокус-то как раз в том и заключался, что никто, кроме него, старого дурака, понятия не имел, где, в какой части света, следует искать двухметрового араба с искусственным глазом – того самого веселого типа, за которого американцы с несвойственной им щедростью обещали целую гору денежных знаков..."
Федор Филиппович глубоко вздохнул, представив, что сейчас начнется. Вокруг него станут ходить кругами – сочувствовать, задавать наводящие вопросы, приглашать на дружеские посиделки с выпивкой, а когда все это не даст результата, вполне возможно, прибегнут и к более крутым мерам. Уж что-что, а добывать информацию на Лубянке умели всегда. Федору Филипповичу требовалось продержаться – так было надо – всего несколько дней, но он знал, что сделать это будет дьявольски трудно. Ведь рано или поздно ему зададут прямой вопрос, и что он тогда ответит? Что примерно за сутки до памятного разноса в Завидово имел приватную и сугубо конфиденциальную беседу с тем же лицом, которое устроило ему пресловутый разнос, и что собеседник самым убедительным образом просил его не распространяться о результатах расследования? Что его скандальное отстранение от дел было всего-навсего тактическим ходом, предпринятым лишь для того, чтобы кое-кому помешать?
Машину тряхнуло на ледяной колдобине, прислоненная к сиденью охотничья двустволка в чехле упала и стукнула пассажира по колену. Удар был слабый, совсем безболезненный, тем более что на ногах у генерала были подбитые ватой камуфляжные штаны, но невыспавшийся, перенервничавший генерал все равно вспылил – сил на то, чтобы бороться еще и с собственным раздражением, у него уже не осталось.
– Дрова везешь, – проворчал он в затылок водителю, который, вопреки обыкновению, не стал спорить и оправдываться – понял, наверное, что сейчас лучше помалкивать.
Федор Филиппович снова зевнул и по-детски потер кулаками слезящиеся глаза. Добиться пресловутой конфиденциальной встречи действительно оказалось непросто, и теперь, борясь со сном, он вдруг усомнился в том, что игра стоила свеч. Может, ему больше всех надо? Или генерал Потапчук так богат, что ему уже не нужны деньги? Или проворовавшийся министр атомной энергетики ему дороже, чем счет в швейцарском банке? Да боже сохрани!
Федор Филиппович Потапчук был российским офицером и хорошо знал разницу между тем, что нужно стране, и тем, что нужно каждому отдельно взятому человеку. Когда солдат идет в атаку – ему это надо? Ох, вряд ли! Но солдату выбирать не приходится, он присягу принимал, и никто не спрашивает, что ему нужнее – пуля в лоб или бутылка водки и сговорчивая девка с ногами от ушей и парочкой крупных дынь за пазухой.
Оно, конечно, генерал ФСБ – не рядовой срочной службы. У генерала есть кое-какая свобода в принятии решений.
И между прочим, даже сейчас, после всего, свобода выбора осталась за генералом Потапчуком. Подумаешь, приватная беседа с президентом! Во время следующей подобной беседы можно будет просто развести руками: виноват, обгадился! Ну, не получилось, ускользнул одноглазый дьявол, как уже сто раз ускользал от всех на свете разведок. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... А денежки-то – вот они! А? Ведь никто ничего не докажет! Только вот в зеркало на себя срамно глядеть будет, бриться придется на ощупь...
"Стар я уже привычки менять", – подумал Федор Филиппович. От этой мысли сразу стало как-то спокойнее, но вслед за ней сразу же пришла другая: шлепнут. Без толку, без смысла, а просто так, чтоб душу отвести, поквитаться за то, что вырвал изо рта жирный кусок и бросил под ноги, на грязную дорогу – ни себе, ни людям. "Бог не выдаст, свинья не съест", – подумал генерал Потапчук и улыбнулся, поскольку постоянная готовность налететь на шальную пулю в его понимании была неотъемлемой частью воинского долга.
Глава 16
– Я понимаю, – говорил корреспондент агентства "Рейтер" Алек Сивер, ловко разливая водку из литровой бутыли по кофейным чашкам, – понимаю, что вы, взрослый, состоявшийся человек, известный спортсмен, не пойдете бить стекла в витринах и поджигать автомобили. Черт возьми, это ведь очевидно! Меня интересует другое: как вы относитесь к экстремизму? Я имею в виду, к любому экстремизму, не только к мусульманскому. Прошу вас... А сантэ!