17 
На даме был сиреневый парик, а на ее носу красовалась огромная бородавка. Тронув ее указательным пальцем, дама сладко пропела:
— Ах, как я рада, уважаемый, что моего сына еще помнят! Я всегда говорила ему: Аким, ты должен писать. Работать целыми днями, непременно работать, и когда-нибудь тебя оценят по достоинству и поймут. Я хочу с вами проконсультироваться, уважаемый. Дело в том, — она таинственно понизила голос, — дело в том, что я пишу книгу о своем сыне. Уже несколько лет. Воспоминания. И мне просто необходима консультация специалиста, человека, так сказать, определенного уровня начитанности. Прошу вас в зал.
Говоря все это, Маргарита Эдуардовна энергично проталкивала Глазова по длинному коридору. На стенах он увидел какие-то странные рисунки. Вихри каракуль, в которых запутались несколько нот. Фейерверки черточек и точек, разноцветные потоки краски…
— Что это? — не удержался от вопроса Дмитрий.
— Акиша рисовал музыку. Его жена складывала эти рисунки на антресоли. Я их потом нашла и сохранила. Она была ужасна.
— Кто, антресоль?
— Моя невестка. Сюда, пожалуйста.
Глазов прошел в большую комнату. По правде говоря, он так и не понял, куда попал. В квартиру? Вряд ли! Этот дом был превращен в музей Акима Шевалье. На стенах — фотографии Акима Шевалье. На полках — книги Акима Шевалье. Все издания, и прижизненные, и посмертные. Вокруг — вещи, принадлежащие покойному Акиму Шевалье. Ковер, по которому он ходил, стол, за которым работал.
— А его отец? — спросил Глазов, с осторожностью присаживаясь на краешек дивана. Не дай бог чего-нибудь задеть и разбить!
— О, его отец — потомок старинного рода, — дама опустилась в глубокое кресло. — Отсюда и наша необычная фамилия. Акишу долго уговаривали взять псевдоним. Предлагали на выбор несколько звучных имен и фамилий. Но мой сын был человеком чрезвычайно благородным. Чрезвычайно. Он настоял, и знаете…
Глазов смотрел на ее фиолетовый всклокоченный парик и почти не слышал размеренную, надменную речь. Колоритная дама! Только когда Маргарита Эдуардовна начала показывать семейные альбомы, очнулся. В прочитанных Глазовым книгах имелись фотографии писателя. Маленькие, тусклые, невзрачные. Теперь он предстал перед Дмитрием крупным планом и во весь рост. Довольно-таки приятный парень. Брюнет. А глаза светлые, на цветных фотографиях голубые. Правильное лицо. Дамочки, должно быть, это ценили.
— …а потом выяснилось, что у него связь с другой женщиной. Первая любовь, знаете ли. Выскочила замуж за военного и уехала куда-то в тайгу.
— У кого связь, простите?
— Ну вы же спросили про отца Акима. Так мы его потом не допустили к славе.
— К чему? — Глазов подумал, что ослышался.
— К славе, — гордо повторила Маргарита Эдуардовна. — Акиша же прославился. Когда я выгнала Федора, ему было только десять лет.
— За что выгнали?
— Я узнала, что у мужа есть вторая семья. С той первой любовью, которая сбежала.
— Где семья? В тайге?
— Нет, что вы! Кто сможет жить в тайге? Она, разумеется, вскоре бросила своего офицера и вернулась к родителям, в Москву. Только это не для газеты. В книге я, конечно, обо всем подробно написала.
— Это вы его так назвали: Аким? Она поджала губы:
— Это глупая семейная традиция. Почему-то все Шевалье были либо Федорами, либо Акимами.
— Вы тоже из дворян?
— Я? — Маргарита Эдуардовна сразу замялась и зарумянилась. — Видите ли… Почти… Но это к делу не относится.
Судя по именам, Глазов скорей подумал бы, что это она родилась в семье потомственных дворян, а не человек с неблагозвучным, по ее мнению, именем Федор. Похоже, что Федор Акимович Шевалье своего происхождения не афишировал, и его сын, Аким Федорович Шевалье, тоже. Зато мать старалась за обоих.
Меж тем Маргарита Эдуардовна уже говорила о книгах сына. Речь ее была гладкой, фразы умные, грамотно построенные. Но за ними — пустота. Главное, не было Акима Шевалье. Мать просто повторяла то, что говорили ей другие, и если бы Глазов пришел с другой целью, то не удержался бы и задал несколько конкретных вопросов по содержанию. Уверен: она бы не ответила или сморозила глупость. Ничего о музыке Дмитрий не услышал и спросил сам:
— Ваш сын учился играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?
— Конечно! Акиша замечательно играл на флейте! Я отдала его в музыкальную школу, когда ему было шесть лет…
Дмитрий уже не слушал. Флейта. Этого довольно. В сущности, ему оставалось выяснить только, как погиб писатель, и про его жену. Где она сейчас? Главное он увидел в рисунках. «Как бы выпросить один? — мелькнула мысль. — Нет, не даст. Она прекрасно знает, сколько все это стоит. За копейку удавится».
17 
