54 
— Знаешь, я немного отвыкла, — прошептала она. — У меня уже давно не было мужчины.
— Ты что, боишься?
— А ты разве нет? Ведь у нас с тобой это в первый раз?
— Сам не знаю. Что тут такого особенного?
Она тихонько рассмеялась в темноте. Потом прижалась к нему. Теплые, мягкие губы встретились с его губами.
— Подумать только! Каких-нибудь две недели назад я даже не знала, что ты существуешь на свете!
— И я… не знал…
Он ласкал ее и чувствовал нежность. Хотелось верить, что это навсегда…
…Потом они лежали усталые, прижавшись друг к другу. И вдруг в окно заглянула луна. Стало светло.
— Смотри-ка, луна! — удивленно сказал он.
— И в самом деле. Как это удивительно! Луна!
Они одновременно рассмеялись и поцеловались. У него было такое ощущение, что во всем теле раздается неумолкающий звон. Словно серебряные колокольчики едва-едва касаются друг друга. И эта удивительная музыка звучит в каждой клеточке, в каждом крохотном сосудике, в каждом из пронизывающих его нервов: дин-дон, дин-дон, дин-дон…
ВИВАЧЕ (Очень живо)
Проснувшись, он сразу же почувствовал: случилось что-то значительное. В окно светило солнце, тело словно провалилось в мягкую пуховую перину. А рядом лежала любимая женщина, и пахло его любимыми духами. От волос тоже исходил тонкий, какой-то особый аромат. Он лежал, боясь пошевелиться. Она еще спит. Как бы не разбудить!
А вдруг она проснется, и все исчезнет? Скажет, что все, что случилось вчера, было ошибкой и больше не повторится. Их ведь, в сущности, ничего не связывает. Призрак писателя Акима Шевалье и прошедшая Ночь. И то и другое легко забыть. Кому теперь нужно их расследование?
Ему не хотелось, чтобы все закончилось. Глазов понял — влюбился. Чего с ним давно уже не случалось. В двадцать восемь лет он думал, что знает о любви все. Что жизнь определилась, и дальше остается идти по широкой, ровной дороге, никуда не сворачивая. И в этот самый момент с ним случилось что-то странное.
Он почувствовал, что рука затекла, и чуть пошевелился. Юлия тут же проснулась и сразу попыталась закрыть рукой лицо:
— Не смотри, не смотри… Я без косметики…
— А разве я тебя еще не видел без косметики? — удивился он. — Вспомни тот день, когда я впервые появился в твоем доме. На тебе были старые тренировочные штаны…
— Митя! Перестань!
— Кстати, я давно уже на тебя смотрю. И все успел разглядеть.
— И мои морщины?! — в ужасе спросила она.
— Где? Наверное, у меня что-то со зрением, — он с улыбкой потер глаза. — Близорукая дальнозоркость. Не вижу ни одной.
— А седые волосы?
— Волосы? А я думал, так нынче красят. Мелирование.
— Мелирование — это другое. А седина — это седина. Последний год был для меня особенно тяжелым.
— Ладно. Не переживай, — он крепко прижал ее к себе. Потом зевнул и спросил: — Будем вставать или останемся в постели до вечера? Меня это вполне устраивает. Не хочу видеть ни собак, ни кур, ни кроликов. Ни старую ведьму, — беззлобно сказал он. — Только тебя…
Он полез целоваться, нетерпеливый от своего детского, щенячьего восторга. Надо же! Влюбился! Она пыталась спрятаться от его глаз и настойчивых поцелуев и натягивала до подбородка одеяло. Минут десять они возились в постели, как маленькие дети. Потом дошло и до серьезного. После смешков и любовных игр — пылкие объятия.
Они еще долго лежали в постели. Ленивые, разморенные. Вставать не хотелось. За стеной слышалось какое-то движение. Кузьминична, наверное, готовила корм для своего большого хозяйства. И Юлия спохватилась:
— Слушай, неудобно как! Лежим, целуемся. Надо бабушке помочь. Скоро уже десять часов!
Дмитрий неохотно вылез из-под одеяла. Едва коснувшись ногой пола, охнул. В перине было хорошо! А топором-то вчера намахался! И спинка бо-бо!
— Намазала бы ты меня кремом, — пожаловался он.
Юлия рассмеялась:
— Разве можно показываться перед любовницей в таком виде? Слабым и жалким, с больной спиной? Ты сейчас должен быть как горный орел.
— Если уже на то пошло, я, пожалуй, начну разглядывать твои морщины. Это что касается орлов…
— Ладно, я пошутила. Иди уже. Я одеваться буду.
Он ушел неохотно. На лице отчего-то блуждала глупая, довольная улыбка. Он вышел во двор, долго плескался под рукомойником. Когда вернулся в избу, Кузьминична с Юлией накрывали на стол. За завтраком хозяйка все косилась на гостей, особенно на Юлию, со значением. Потом не выдержала и спросила:
54 
