Гость скорее всего тоже был в прошлом художником, в искусстве разбирался прекрасно. Но его правая рука была спрятана в черную перчатку, и Брусковицкий догадался, что его гость и заказчик работать ею не может, что-то случилось, она перестала служить хозяину.
Деньги гость отсчитывал левой рукой, левой же и указывал на всевозможные изъяны, делая весомые замечания по поводу работы Олега Иосифовича Брусковицкого.
– Вот тут мазок словно из плоскости картины торчит, вы уж его в плоскость верните.
– Не может быть!
– А вы посмотрите не со своего места, а с моего.
– Точно, я-то при таком освещении не смотрел на нее под углом.
Такие разговоры звучали в мастерской реставратора редко, заказчик толк понимал, но по мелочам не придирался.
Хозяин мастерской открыл дверь. Гость пожаловал с абсолютно бесстрастным лицом, в левой руке он держал черный кожаный кейс с кодовыми замками. Его начищенные до зеркального блеска ботинки казались в грязной мастерской реставратора чем-то инородным.
– Добрый вечер, – процедил гость, огляделся по сторонам и, увидев порванное кресло, задрапированное тканью, аккуратно поставил на него свой дорогой кейс. Затем он подал хозяину левую руку. Брусковицкий двумя руками пожал узкую ладонь с тонкими длинными пальцами. Ладонь была бледная, словно сделанная из шлифованного гипса, и такая же холодная.
Гость поправил фетровую шляпу с широкой лентой:
– Ну, как у нас дела?
– Дела как сажа бела, – облизав губы, пробормотал Брусковицкий.
– Это не ответ, Олег Иосифович, я спрашиваю серьезно.
– Прекрасно, Пал Палыч, – сказал Брусковицкий.
Фамилию заказчика Олег Иосифович не знал, и откуда он приезжает, Брусковицкому тоже не было известно. То ли Павел Павлович жил в Москве, то ли в Санкт-Петербурге, а может, и в Екатеринбурге. Брусковицкий даже не мог сам связаться со своим щедрым заказчиком: тот приходил без предупреждения.
– Ну-ка, ну-ка, глянем, что вы нам приготовили.
– Да-да, сейчас. Выпьете, Пал Палыч?
– Нет, не буду, – покачал головой гость, сузив глаза под дымчатыми стеклами дорогих очков.
Он носил шикарное пальто, шикарные ботинки, изысканную шляпу. Лайковые перчатки в руке и тонкий запах одеколона придавали этому мужчине внушительный вид. С таким приятно иметь дело: за полтора года сотрудничества Пал Палыч ни разу не надурил Брусковицкого, платил вовремя, деньги отдавал, не торгуясь.
Все расценки были оговорены заранее; когда дело доходило до расчета, кожаный кейс с кодовым замочком открывался, мягко щелкнув крышкой, и серый конверт с пачкой купюр перекочевывал из кейса на грязный от краски стол или прямо в руки к Брусковицкому.
– Сейчас, сейчас, Пал Палыч, устраивайтесь пока поудобнее.
– Найду чем занять себя, не беспокойтесь. Но и рассиживаться здесь не собираюсь.
Брусковицкий не предлагал гостю раздеться, потому что понимал, тот этого делать не станет, а попусту расточать любезности ему не хотелось. Настроение у реставратора в присутствии такого замечательного ценителя его работы всегда бывало приподнятое. Гость стоял посреди мастерской у большого стола размером с теннисный.
– Сейчас, сейчас. – Олег Иосифович засуетился,. кинулся к несгораемому сейфу, который внешне напоминал обыкновенный платяной шкаф.
Он открыл сначала деревянную дверцу, за ней стальную. Внутри большого, в человеческий рост, шкафа имелась емкость с водой для того, чтобы спрятанные внутри картины находились во влажной среде, не пересыхали. Бережно, одно за другим, Брусковицкий извлек четыре небольших полотна и разложил их на столе.
– Вот, сличайте. Пал Палыч, любуйтесь.
– Свет, пожалуйста, зажгите.
– А, да-да. – Брусковицкий щелкнул двумя клавишами, яркий свет залил стол.
Картины мгновенно ожили, засверкали. В левой руке Пал Палыча, словно он проделывал незатейливый фокус, появился идеально белый носовой платок, сложенный вчетверо. Павел Павлович промокнул пересохшие, подрагивающие губы, чуть-чуть сдвинул фетровую шляпу на затылок и склонился над холстами.
Минут пять или семь он безмолвно созерцал разложенные на столе картины.
Наконец Брусковицкий не выдержал:
– Ну, что молчите?
– Честно признаться, Олег Иосифович, я рад нашему сотрудничеству. Мы с вами поняли друг друга.
Пожалуйста, переверните картину, я хочу взглянуть на нее с обратной стороны.
– Пожалуйста, пожалуйста, – уже без суеты и заискивания Олег Иосифович положил картины лицевой стороной на застланный чистой бумагой стол.