81 
– И то верно, – согласился Амелин. – А то завтра утром опять на службу собираться…
– Точно, – сказал Сорокин. – Старость меня дома не застанет. Помнишь такую песню?
– А то как же, – усмехнулся капитан. – Я в дороге, я в пути… Помню, я маленький был, когда ее все время по радио передавали. Мне все представлялась горбатая старуха с клюкой, как в сказке – ну, вроде бабы Яти. Она в дверь стучится, а ей говорят: нету, мол, его дома, как уехал, так и не приезжал. Мне тогда казалось, что это неплохой рецепт вечной жизни.
Полковник неопределенно хмыкнул и разлил водку по стаканам. Они выпили молча, не чокаясь, как лекарство или воду в жаркий день. Сорокин крякнул и налил еще.
– Ото, – сказал капитан. – Я милого узнаю по походке.
– И не говори, – согласился Сорокин. – Бич алкоголизма.., или язва? Как правильно?
– Правильно – цирроз, – проинформировал Амелин, деликатно отщипывая краешек бутерброда. – И не алкоголизма, а печени.
– До цирроза я не доживу, – уверенно отозвался Сорокин. – Эти сволочи меня раньше в гроб загонят.
Он вдруг так грохнул кулаком по столу, что водка испуганно подскочила в стаканах, и часть ее выплеснулась наружу, залив последнюю сводку происшествий.
– Что делают, гады, а? – сказал полковник. – Что вытворяют! Людей косят, как траву, взрывают, жгут.., штурмуют, черт их подери! И ни одного задержанного, ни одного подозреваемого, никаких улик!
И ладно бы, следов не оставляли – все истоптано, кругом пули, гильзы, отпечатки, трупы, свидетели, и всему этому грош цена! Баллистический отдел собрал уже целую коллекцию этих самых так называемых улик, рассортировали по стволам и сидят, любуются. Требуют, понимаешь, сами стволы для сличения…
– Да, – сочувственно протянул Амелин. – Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…
– Избушку на курьих ножках взорвали к чертовой матери, – не в рифму вставил полковник и вцепился зубами в слегка подсохший бутерброд.
Амелин вздохнул. Все, о чем говорил полковник, он знал не хуже него. Такого количества совершенно безнадежных «глухарей», как то, которое свалилось на них в последнее время, ни капитан, ни полковник никогда не видели. Причем поражало даже не столько количество нераскрытых дел, сколько их качество.
Масштабы происходившего в Москве смертоубийства более всего напоминали то, что творилось в каком-нибудь Чикаго в период знаменитых гангстерских войн, с той лишь разницей, что гибли здесь не гангстеры, а весьма уважаемые люди. Правда, кое-какие дела этих людей издавали неприятный запашок, и жили они, пока жили, по принципу «не пойман – не вор», но все же… В городе творился беспредел, против которого милиция была бессильна, а средства массовой информации молчали, словно ничего не происходило, либо передавали такое, что у Амелина дыбом вставали волосы – подобной чепухи ему слышать как-то не доводилось.
– Это все-таки они, – сказал полковник Сорокин, дожевав бутерброд.
Амелин знал, кто такие эти таинственные «они».
Этим всеобъемлющим словом полковник называл российские спецслужбы, и произносил он это слово обычно так, словно у него при этом сильно болели зубы.
– Нет, – сказал капитан, – я все-таки считаю, что это люди Шамиля Басаева или кто-нибудь из солнцевских белены объелся.
Полковник фыркнул, не удержавшись, но тут же снова нахмурился.
– Не шути, Михалыч, – сказал он. – Не до шуток мне что-то. Белены объелись – это точно, только солнцевские тут ни при чем. Иначе почему бы нас к этим делам на пушечный выстрел не подпускали?
– Ну, дела-то как раз из тех, которыми ФСБ занимается, – пожав плечами, заметил Амелин.
– И, между прочим, всегда пытается свалить их на нас, – добавил Сорокин. – А тут – просто бездна служебного рвения, стопроцентная секретность и нулевые результаты…
– А генералов своих тоже они шлепают? – спросил Амелин. – Сегодня еще один скончался от сердечного приступа.
– Отмучился, болезный, – сказал полковник. – Это который же?
– Алавердян, – коротко ответил капитан. – Из контрразведки. И вот что интересно: как раз перед тем, как у него схватило сердце, кто-то вышиб ему мозги.
– А ты откуда знаешь? – заинтересовался полковник.
– А его патрульная машина подобрала, – сказал Амелин. – Ему во время утренней пробежки плохо стало, прямо на улице.
– «Магнум» или «кольт»? – безнадежно поинтересовался Сорокин и взялся за стакан.
81 
